«Ничего, — думает она. — Переживем. И не то выдерживали. Переживем».
А неугомонное небо льет и льет ей вёдра воды за шиворот.
Ане кажется, что оно радостно смеется. И Аня смеется вместе с ним.
— Значит, вот так ты выглядела в 25, — задумчиво говорит Костя, рассматривая Анину фотографию.
— Я сильно изменилась за четыре года? — беспокоится Аня.
— Сильно, — серьезно говорит Костя. — Стала еще красивее.
— Опять издеваешься, — смеется Аня.
— А что с Володей-то в итоге произошло?
— Да то же, что и с остальными, — Аня машет рукой. — Разошлись, остались приятелями. Когда случайно встречаемся на улице, останавливаемся поболтать. Он по-прежнему занимается сотней дел сразу.
К столику подходит официантка. Костя заказывает себе салат с креветками, бифштекс с печеной картошкой, кружку пива и соленые орешки. Аня просит только пиво, как обычно. Официантка отходит.
— Анька, ты почему ничего не ешь? — спрашивает Костя. — Может, ты думаешь, что у меня денег мало?
— А что, много? — весело поддразнивает Аня.
— Чтоб накормить тебя ужином — хватит. Почему не ешь?
— Ты еще скажи, что я пью слишком много пива! — возмущается Аня. — И что мне надо бросать курить!
— Насчет пива и курения у меня претензий нет.
— И на том спасибо, — улыбается Аня. — Костя, серьезно, я просто не хочу есть.
— Это крайне подозрительно, — сообщает Костя. — Сколько мы с тобой знакомы? Две недели?
— Да, ровно две недели.
— Сколько раз ходили за это время в кафе?
— Почти каждый день… Сейчас, погоди, — Аня поднимает глаза к потолку и шевелит губами, подсчитывая. — Восемь раз, — наконец, решает она. — Нет, восемь с половиной! Половина — это когда мы пришли в кафе по отдельности и там познакомились.
— Вот-вот. Восемь с половиной раз. И я ни разу не видел тебя жующей.
Аня заливается смехом. Отсмеявшись, предлагает:
— Хочешь, я орешек сжую?
— А еще я почти ничего не знаю о твоей жизни, — говорит Костя. — О себе я тебе рассказал уже всё, по-моему. Про все тридцать два года, начиная с пеленок. А ты только задаешь вопросы и слушаешь. Где справедливость?
— Предлагаешь поменяться ролями?
— Угадала, — невозмутимо соглашается Костя.
— Что именно тебе рассказать?
— Что угодно. Мне всё интересно.
— Нет, так не пойдет, — заявляет Аня. — Скажи, хотя бы, с чего начать.
— Начни с самого начала, — советует Костя. — С детства.
— Задай какой-нибудь наводящий вопрос, — требует Аня.
— У тебя есть братья или сестры?
— Нет.
— Тогда просто расскажи, что тебе первым делом вспоминается при слове «родители». Какая картинка появляется?
Аня поднимает глаза и смотрит куда-то вверх. Она молчит. Она смотрит на картинку, вставшую перед ее глазами, и молчит…
* * *
Ане восемь лет. Вечер, двухкомнатная квартира, вся семья — мама, папа и Аня — собралась в большой комнате.
Как выглядит отец? Это грузный флегматичный человек, трудяга. Он работает на заводе инженером, во время отпусков строит дачу, по выходным возится с машиной в гараже. Сейчас отец сидит в кресле. Он только что плотно поужинал и теперь пьет чай, читает газету, отдыхает после рабочего дня.
Аня делает то, что ей велели — стоит посреди комнаты, напротив мамы, лицом к ней, и слушает.
Мама сидит на диване и кричит на Аню.
Как выглядит мама?
Во что она одета, какая у нее прическа в этот момент, какое у нее лицо сейчас, когда она кричит на восьмилетнюю дочь? Аня не помнит — картинка перед глазами расплывается. Аня помнит лишь свое ощущение — безграничный ужас, звон в ушах, страшное чувство вины.
Мама… Она может говорить тебе, Аня, что угодно, выплескивать на тебя злобу и ненависть в любых количествах, ведь ты — ее собственность.
Самое ужасное то, что ты перед мамой совершенно беззащитна. Защищаться тебе не позволяет отец. Каждый раз, когда ты пытаешься оказать маме сопротивление, отец опускает газету, смотрит на тебя и говорит, будто вбивает гвоздь: «Это твоя мать!»
Поэтому ты не смеешь открыть рот. Ты веришь — права матери на собственного ребенка безграничны. Так сказал папа. А кому, как не папе, знать, как устроен мир и какие в этом мире права и обязанности у детей и взрослых?
Ты веришь, что папа всё знает и всегда прав. Ты молчишь. В результате мама может кричать на тебя хоть весь вечер — несколько часов подряд, не замолкая ни на минуту. Папа при этом будет сидеть в кресле и спокойно читать газету.
Ты знаешь по опыту — если на маму заорать или даже просто огрызнуться, это подействует. Однажды во время очередного маминого монолога («У всех дети как дети, а у меня отродье какое-то, мерзавка, дрянь…»), ты посмотрела на мать с ненавистью и выкрикнула:
— Заткнись!
Щелк — и у тебя на глазах произошло мгновенное превращение: мама молча уставилась на тебя, озадаченно хлопая ресницами.
Она снова была милая, непосредственная, добрая, смешная, любимая, любимая…
Но с кресла уже поднимался отец:
— Ты как с матерью разговариваешь?! Это твоя мать!
Ты отступила на шаг, еще на шаг. Тебе стало безумно стыдно, ведь ты только что покусилась на святое, оскорбила собственную мать…
— А ну встань, где стояла! — крикнула мать с дивана.
Ты послушно вернулась на свое место посередине комнаты. Ты понимала: тебя есть за что наказывать, ты достойна лишь презрения и отвращения.
Отец сел в кресло и снова взял в руки газету.
В следующий раз ты попробовала защититься более вежливым методом. На середине маминого монолога топнула ножкой и потребовала:
