Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Навсегда.
Дейзи открыла глаза. Золото утра расчертило белый потолок, приласкало широкие листья пальмы и медленно ползло к босой девичьей ноге. Благодаря немалому умственному усилию, а также шевелению пальцами, Дейзи поняла, что босая нога — ее собственная.
Потом она приподняла одеяло — и увидела, что босая не только нога, но и вся, так сказать, Дейзи. Собственная нагота не смутила ее, как раньше, и Дейзи решительно откинула одеяло.
Дальше обнаружился Гас. Тоже совершенно голый и мирно спящий между Дейзи и спинкой замечательного дивана. Его рука обвивала бедра Дейзи, и почему-то это казалось очень значительным и приятным. Нет, не приятным. Единственно возможным.
Дейзи осторожно коснулась спутанных темных волос и беззвучно рассмеялась от счастья. Теперь ей было ни к чему вспоминать эротические сны и ходить к сексопатологам. Сегодня ночью Дейзи Сэнд стала настоящей женщиной, испытала самый настоящий и полноценный оргазм и проснулась совершенно счастливой. Рядом с мужчиной, которого любила и в котором была уверена на все сто тысяч процентов.
Солнце подползало все ближе. Дейзи показала солнцу язык и мирно заснула.
Они позавтракали на крыльце, часа в три дня. Соседке Гас помахал рукой и крикнул:
— Миссис Типоти, это моя жена! Будущая.
— Очень рада за вас, Гас, и за вас, мисс Дейзи. Желаю счастья.
Они ели тосты с медом, и мед капал с горячего хлеба, а чай благоухал лимоном, птицы пели и жизнь была прекрасна.
Потом Гас подобрал ей обувь — ее же собственные теннисные туфли пятилетней давности — и серьезно посмотрел на свою любимую.
— Послушай меня, мой Храбрый Заяц…
— Не хочу слушать. Хочу еще меда.
— Ты сейчас останешься одна и будешь есть столько меда, сколько влезет. А я поеду к твоему адвокату и все выясню.
— Мистеру Бленчли вполне можно просто позвонить. А вот поедешь не ты и не туда. Поеду я. К Эшкрофтам. Там мои вещи.
— Купим новые.
— Я не о тряпках волнуюсь. Там кольцо Элеоноры, я должна вернуть его ей. Морис с маменькой и не подумают. Там ее письмо с адресом, мои личные вещи, документы и деньги, хоть какие-то.
— Дейзи, я…
— Гас! Я не о деньгах. Я не побегу и не спрячусь. Я все им скажу. Все. И то, что они сволочи, и то, что они могут подавиться моими деньгами. Наконец, я должна вести себя прилично.
— Это как?
— Попрощаться, вот как.
— Тогда я иду с тобой.
— Нет. Ты посидишь в машине.
— В какой?
— В Доллиной. Потому что мы ей сейчас позвоним и попросим приехать. Она будет тебя придерживать, если ты вдруг захочешь совершить безрассудный поступок.
— Дейзи, я ведь обещал тебя не отпускать.
— Гас, ты хочешь, чтобы твоя жена всю жизнь скрипела зубами по ночам? Я же не буду знать покоя, если не выскажу всего, что хочу.
Короче говоря, она настояла на своем, маленькая Дейзи Сэнд. И они позвонили Долли Браун, и обрисовали ситуацию в самых общих чертах, но это не помешало Долли Браун подавиться кофе и долго и надсадно кашлять в трубку, а потом выругаться совершенно непристойными словами, после чего она оглушительно заорала, что сейчас приедет, только заскочит в магазин.
Выяснилось, что Долли соображает получше Гаса и Дейзи, вместе взятых, потому что она привезла несколько больших пакетов с одеждой и косметикой, так что к Эшкрофтам направилась не девчонка в джинсах и с синяком под глазом, а вполне уверенная в себе молодая дама в строгом, но шикарном платье, изящных туфельках и больших темных очках, скрывших синяк почти полностью.
У особняка Эшкрофтов Гас взволнованно схватил Дейзи за руку, а Долли в волнении закурила сразу две сигареты.
— Значит, так: не оставайся наедине с Морисом. Он придурок, да еще и придурок в ярости. Возьми по-тихому вещи и иди прямо к мамаше. Выскажи ей все — и назад. Учти, если ты не выйдешь через десять минут…
— Это мало.
— Хорошо, через пятнадцать. Тогда мы врываемся в дом и громим все вокруг. Гас, ты биту взял?
— Какую биту?
— Бейсбольную, олух! Ладно, не беда, разгромим голыми руками.
Дейзи фыркнула, поцеловала Гаса в щеку и побежала по дорожке. Сейчас она с легкостью могла бы войти даже в склеп с привидениями…
… Но не в дом Эшкрофтов!
Мрачный потолок навис над Дейзи, зловеще скрипнули ступени. Она взбежала на второй этаж и с бьющимся сердцем вошла в свою комнату.
Морис вчера погулял на славу. Подушки вспороты, туалетный столик перевернут, а ее свадебное платье изрезано в клочья и распято на разгромленной постели. Дейзи передернула плечами. Ощущение было не из приятных. Словно труп на кровати…
Она торопливо подобрала смятый конверт с письмом от тети Элеоноры, потом нырнула под матрас. Слава Богу, сюда он не добрался!
Розовые искры сверкнули на черном бархате. Жаль, что эта красота не принесла ей счастья. Ничего. Теперь все будет хорошо. Все будет хо…
— Приползла, маленькая дрянь? Вернулась к своему муженьку?
От звука этого голоса Дейзи захотелось броситься прямо в запертое окно, выбить стекло, заорать, удрать, улететь — только бы не слышать его, только бы не видеть этого лица.
Даже удивительно, как ненависть может изменить лицо, в общем-то, красивое и привлекательное. Зеленые глаза пылали злобой, губы поддернулись кверху, обнажив безупречный оскал. Льняные волосы Морис зачесал гладко и на пробор, и у Дейзи мелькнула странная мысль об истинных арийцах и эсэсовских офицерах…
Он шагнул вперед стелющейся кошачьей походкой, закрыл за собой дверь. Глаз с Дейзи он не сводил, и она почувствовала, как по спине пополз липкий ужас.
— Значит, пришла, дрянь? Думаешь собрать вещички и смотаться? А потом подать на развод и отобрать у меня денежки? Не выйдет!
— Морис, ты нездоров…
— Я здоров, как бык, и я сейчас тебе это докажу. Ложись и раздвигай ноги, моя любимая жена! Я поимею с тебя хотя бы это — ведь больше ты мне ничего дать не можешь. Собственно, ты и этого дать толком не можешь, но я справлюсь, ничего.
— Морис, я буду кричать…
— Конечно! Иначе у меня ничего и не получится. Ты же колода, Дейзи. Просто бесчувственная колода.
— А ты маньяк и придурок. Маменькин сынок. Неумеха. Никчемный плейбой, который не умеет делать вообще ничего…
Он взревел и бросился на нее. Дейзи увернулась и бросилась к двери, но в этот момент на пороге возникла очень похожая на привидение Урсула. Ее платиновые волосы по-прежнему свешивались на один глаз, а второй, ультрамариново-синий, беспощадно сверлил невестку.
— Куда это ты собралась, милочка? Нехорошо! Я доверила тебе своего сына, а ты оказалась дрянью…
