– Я не уверена, – проговорила Мария, и Анна взглянула удивленно.
– Но я провела с ним столько времени. Он – мой друг.
– Именно поэтому тебе и не нужно говорить о своем решении уехать. Понимаешь, ведь ты только усилишь в нем чувство вины.
Анна нахмурилась, чувствуя, как совершенно теряет способность соображать. Есть ли здесь какой-нибудь смысл? Похоже, что есть, хотя все это и казалось странным.
– Может быть, письмо? – тихо предложила Мария. Напиши, что тебе нужно срочно уехать, мол что-то случилось у родственника или подруги. Не нужно выдумывать ничего особенного. Но обязательно напиши, что скоро вы встретитесь и поговорите. Они с Эдвином уехали сейчас в офис, чтобы сделать последние приготовления к его открытию!
– Думаешь, я должна просто сбежать? – спросила Анна с сомнением, хотя и не собиралась следовать чьим-либо советам.
Мария пожала плечами и взглянула на часы.
– Боже мой, сколько времени! Я должна идти. Такси в аэропорт будет здесь через пять минут. – Она поднялась и похлопала Анну по руке. – Что бы ты ни решила, желаю удачи.
И ушла, оставив после себя аромат дорогих духов.
Анна легла, чувствуя ужасную пустоту внутри. Не хотелось шевелиться, не хотелось ничего делать, ни о чем думать. Но вдруг подскочила и начала лихорадочно укладывать чемоданы. Они валялись в шкафу со дня приезда и сильно запылились. Но она не обратила на это внимания и как попало швыряла в них одежду, нисколько не заботясь о том, во что потом она превратится.
Письмо! Мария права. Едва закончив сборы, она села к столу. Несколько неудачных вариантов были выброшены в корзину, и, наконец, совершенно измученная, она просто коротко объяснила, что – должна уехать из-за домашних неприятностей, но скоро даст о себе знать. Затем вызвала такси и стала ждать, через каждые пять минут глядя на часы. А что если Эдвин вернется до того, как она успеет уехать? Казалось, сейчас она не переживет встречи, не сможет ни видеть, ни разговаривать с ним.
Прошла целая вечность, прежде чем в дверь постучали. Она поспешила открыть и, пока таксист нес ее чемоданы, подгоняла его, словно за ней гнались по пятам. Едва не забыла оставить письмо для Джулиуса на маленьком круглом столике у лестницы.
Лишь когда такси отъехало от Врайдвуд-хауса, она закрыла глаза и позволила слезам вырваться наружу. Столько месяцев счастья и в конце концов такое поспешное бегство!
Она позвонит Джулиусу, как только найдет какую-нибудь работу. Может быть, даже навестит его и все объяснит, насколько это возможно. Мысль, что она больше никогда его не увидит, была невыносимой.
Перед глазами вновь возник образ Эдвина, но она безжалостно его прогнала, воспользовавшись проверенным оружием: злобой. Попыталась выбросить из головы воспоминания о том, как они занимались любовью. Это удалось, и она незаметно для себя уснула. Проснулась, когда машина затормозила у дома матери.
Теперь, подумала Анна устало, предстоит кошмар в другом роде.
Она заплатила таксисту, разглядывавшему ее с любопытством. Он, несомненно, заметил, сколько слез пролила она по дороге.
Не сосчитать, сколько раз за следующие две недели ей пришлось объяснять, что произошло. Матери, друзьям – всем. Казалось, даже последнему мусорщику. Всем непременно надо было знать, почему она оставила работу. Каждый раз повторяла уже выученную наизусть историю о том, что Джулиус встал на ноги и больше не нуждается в услугах сиделки, а она решила сменить обстановку. К тому же вдруг почувствовала беспокойство, все ли в порядке дома. Однако эти слова звучали не очень убедительно.
Труднее всего было с матерью, без особых сомнений. В свое время они не поняли причин отъезда, и теперь ее возвращение казалось совершенно естественным.
Через три с половиной недели освободилось место в больнице, где Анна работала раньше, и она снова поступила туда. Образ Эдвина по-прежнему жил в ее памяти, словно они расстались только вчера, но воспоминания о Брайдвуд-хаусе постепенно блекли. Становились просто приятными воспоминаниями о долгих спокойных днях в прекрасном доме.
Она никак не могла собраться с духом и позвонить Джулиусу. Несколько раз подходила к телефону, но в последний момент что-то удерживало. Скорее всего, боязнь услышать его голос: слишком много грустных воспоминаний он мог пробудить.
Пусть пройдет еще немного времени, думала она, и я решусь. Немного успокоюсь, приду в себя, тогда позвоню и даже приеду.
Однажды вечером Анна брела домой, не замечая никого вокруг, занятая своими беспокойными мыслями, которые теперь почти не оставляли ее. На пороге дома, поджидая дочь, стояла миссис Фаррел, с озабоченным и еще более недовольным, чем всегда, лицом.
Анна приветственно помахала ей и вздохнула.
Мама, подумала она с горечью, я очень тебя люблю, но порой ты бываешь такая, что это чертовски трудно.
Подойдя ближе и увидев выражение материнского лица, Анна почувствовала, как засосало под ложечкой. Такое ощущение возникает, когда в три часа утра тебя неожиданно будит телефон или вдруг приходит телеграмма, или без видимых причин босс вызывает к себе в кабинет. Поза и лицо матери не предвещали ничего хорошего.
Анна подошла к дому, затаив дыхание.
– Что случилось? Почему ты здесь?
– У тебя гость, – ответила мать бесцветным голосом.
– Только и всего?
Вздохнув с облегчением, Анна вошла вслед за матерью в дом, о чем-то рассказывая. Раздеваясь в маленькой прихожей, она сетовала, что так внезапно кончилось лето. Теплый, ласковый ветер, еще вчера такой приятный, вдруг сменился резким, холодным не по сезону. Правда, синоптики и не обещали жару этим летом, но такой холод – уж слишком. Не успеешь оглянуться, наступит зима с короткими холодными днями и ранними сумерками, накрывающими Лондон словно одеялом. Зимой Анна всегда пребывала в депрессии, как будто впадала в спячку. Особенно тяжело было вставать рано утром на работу и в темноте идти до метро.
– Даже подумать страшно, что с понедельника придется вставать в шесть утра, – говорила она идущей за ней по пятам матери. – Посмотри, что за погода, как холодно!
Войдя в гостиную, Анна оторопела. Остановилась, как вкопанная, и застыла с полуоткрытым ртом. О чем только что шел разговор? Уже не вспомнить. Ноги налились свинцом, кровь бешено застучала в ушах, закружилась голова.
– Я оставлю вас наедине, – проговорила мать у нее за спиной голосом, полным любопытства, и Анна обернулась умоляюще: нет, не оставляй, пожалуйста, не оставляй меня! Но вслух ничего не сказала и услышала, как тихо закрылась за матерью дверь.
– Привет! – странно было слышать подобное приветствие из уст человека, о котором ни минуты не переставала думать с тех пор, как уехала из Брайдвуд-хауса. Нетвердыми шагами Анна подошла к стулу и села.
