Михалыч выбежал из аллеи и притаился за стеллажом, продолжая наблюдать за Добби сквозь просвет между полками. Она рассеяно побросала что-то в телегу и приблизилась к брошенному в проходе палетту. Странный парень в рабочем комбинезоне, который вдруг куда-то убежал вместо того, чтобы выкладывать спагетти, что ей как раз были нужны, совершенно не привлёк её внимания и не вызвал никаких чувств кроме, пожалуй, лёгкой досады. Она сама расковыряла плёнку, и, взяв с палетта то, что хотела, вскоре покинула аллею.
7
Встреча, которая так напугала Михалыча разрушительными последствиями для его романтического образа, всё же состоялась. Рано или поздно это неизбежно произошло бы, ведь его подъезд находился как раз напротив подъезда бывшей одноклассницы, и оставалось загадкой, как этим двум людям удавалось так долго избегать встречи: с тех пор как Клейд приобрёл квартиру в новом доме и предложил Добби жить вместе прошло больше года. Самое простое объяснение данного факта заключалось в том, что Михалыч, пока у него имелись хоть какие-нибудь подружки, практически не появлялся у Веры Павловны.
Как-то под вечер он вышел за сигаретами, и Добби заметила его первая. На этот раз она узнала его без труда и окликнула.
— Привет. Ты здесь откуда?
Голос её звенел, она, очевидно, рада была его увидеть.
— Я снимаю жильё неподалёку, — ответил Михалыч после небольшой паузы. Добби застала его врасплох. Он стоял, заложив руки за спину и прятал взгляд. — Квартиру. — Добавил он через мгновение.
И Добби снова услышала голос заклинателя птиц. Эта загадочная, единственная в своём роде вибрация, с лёгкостью подчиняющая своему ритму мечущиеся вокруг молекулы летнего воздуха, беспрепятственно проникла в неё и, вероятно, смогла бы оживить даже мертвую птицу, но вместо радостного взмаха крыльев где-то возле сердца Добби вдруг почему-то почувствовала холодок. Ей показалось странным, почти неприличным то, что этот звук продолжает так сильно действовать на неё спустя долгие годы.
— Понятно, — ответила она и отвернулась, пытаясь справиться со смущением.
Михалыч нашёл этот момент удобным, чтобы взглянуть на неё. Он видел профиль, маленькое ухо, чуть небрежную копну приподнятых заколкой волос. Сегодня Добби была в узких пепельно-синих джинсах и просторной белой маечке Mango.
— Что-то я тебя тут раньше не видела…
— Я недавно переехал. Неделю, может, назад.
Он произносил простые слова, а Добби напряженно прислушивалась к звучанию его голоса. Необъяснимая и неожиданная тоска кольнула вдруг ей сердце — словно прикоснулась к нему острым клювом большая птица…
Оба старательно разглядывали соседние дома, сооружения на детской площадке, мягкие бледно-оранжевые облака — всё что угодно, лишь бы случайно не встретиться глазами. Михалыч теребил в руке незажжённую сигарету, Добби — ключи от автомобиля.
— А мы переехали в прошлом году. И, представляешь, только недавно ремонт закончили! Это просто кошмар какой-то! — она искусственно рассмеялась, — Пыль, грохот…
Наступила пауза. Никто из них двоих не знал, о чем ещё говорить. Оба чувствовали неловкость. Между ними как будто бы выросла прозрачная, но плотная, почти ощутимая стена чего-то несказанного, несделанного, незавершенного. И ни один из них даже не попытался прикоснуться к этой стене. Ни словом, ни жестом, ни взглядом. Десять лет всё-таки не прошли мимо. Рядом на тротуаре стояли два совершенно чужих друг другу человека, каждый из которых прожил свои десять лет и ничего не знал о десяти годах из жизни другого. Молчание затягивалось, и кто-то должен был взять на себя тягостную обязанность первым его нарушить.
— Это славно, что мы соседи, — сказала наконец Добби без всякого выражения, — всегда приятно встретить знакомые лица. Надеюсь, ещё увидимся, — прибавила она и, взглянув на свои платиновые часики (подарок Клейда) сделала вид, что куда-то торопится.
— Наверное, — рассеянно ответил Михалыч, тоже чувствуя облегчение от того, что эта неловкая и непонятная встреча подходит к концу.
— Удачи! — бросила Добби через плечо и, легко соскочив с поребрика, побежала к своей машине.
Михалыч остался на тротуаре и закурил, глядя на бледно-оранжевые облака. Ощущение, что он не сказал Добби чего-то очень важного не покидало его. А, быть может, и не нужно было ничего говорить? Маловероятно, чтобы она ждала от него каких-то особенных слов. С какой стати? Ощущения часто обманывают людей. И иногда лучше сдержаться, чем ляпнуть что-то непоправимое.
Михалыч выбросил окурок и побрел домой.
Добби села в машину и поехала кататься по кольцевой. Просто наматывать круги. Иногда она делала так, когда чувствовала необходимость подумать. Эйнштейна располагала к размышлениям игра на скрипке, а на Добби подобное воздействие оказывало вождение.
Её поразило, что пятиминутная встреча с бывшим одноклассником произвела на неё столь сильное впечатление. Ни дать, ни взять — эффект бабочки. Или птицы. Она хотела понять, дело тут именно в самом Михалыче, или это просто самая обыкновенная, свойственная всем людям ностальгия по юности, по беззаботным школьным годам.
Она начала вспоминать. Было ли ещё что-нибудь там, куда нельзя вернуться, способное заставить снова взлететь птицу её сердца?
…Невесомые клочки тополиного пуха, приходившие в движение от любого, едва заметного дуновения, будто живые копошились у края тротуара. Девчонки сидели на скамейке около подъезда. Три пары молодых ног, покрытых первым медовым загаром. Красные кеды в белый горошек, чёрные туфельки без каблука и сандалии на платформе с хитро переплетёнными ремешками из нежно-розовой кожи.
— Ты куда собираешься поступать?
— Ещё не знаю. А ты?
— Тоже пока не решила. Думаю.
— Так ты же вроде давно готовилась на медицинский? Биологию зубрила, химию всякую… — красный кед, которым до этого качали в воздухе, положив ногу на ногу, вдруг озадаченно замер.
— Я передумала, — чёрные туфельки без каблука спрятались под скамейку.
— Но почему? — качавшийся красный кед спрыгнул на землю.
— Конкурс огромный. Без денег и связей делать там нечего. Я не пройду…
Сандалий с ремешками из нежно-розовой кожи задумчиво чертил носком полукруг.
— Но ведь ты так хотела?..
— Мало ли чего мы хотим. Есть желания, а есть логика. Пойду куда-нибудь, где попроще.
— И ты даже не попытаешься?
Сандалии с ремешками задумчиво перекатывались с носка на пятку и обратно. Носки красных кедов ритмично барабанили по асфальту.
— Нет. Зачем зря сердце рвать?
