— Несомненно! — отвечал Сандгоист.
— Значит, для того, чтобы приобрести его, следует обращаться к Гульде Хансен, и только к ней!
— Согласен, господин формалист,[95] — сказал гость. — Итак, я прошу Гульду продать мне билет за номером девять тысяч шестьсот семьдесят два, полученный ею от Оле Кампа.
— Господин Сандгоист, — твердо объявила девушка, — мне было сделано множество таких предложений, но я все их отклонила. И вам я отвечу то же, что ответила другим. Если мой жених послал мне билет со своим последним «прости», значит, он хотел, чтобы я сохранила его, а не продавала. Поэтому я не расстанусь с ним ни за какие деньги.
С этими словами Гульда собралась покинуть зал, полагая, что разговор, — по крайней мере, в том, что касалось ее лично, — исчерпан этим отказом. Но по знаку матери ей пришлось остановиться.
Фру Хансен невольным жестом выдала свое разочарование, а нахмуренные брови и сверкнувшие глаза Сандгоиста явно свидетельствовали о закипавшем в нем гневе.
— Да, Гульда, останьтесь! — приказал он. — Вы еще не сказали последнего слова, и, если я настаиваю на продаже билета, то, поверьте, имею на это право. Впрочем, я вижу, что неясно выразился или, скорее, что вы меня плохо поняли. Очевидно, что шансы билета на выигрыш не могли возрасти в силу того факта, что он был закупорен в бутылку рукою терпящего бедствие и что бутылку эту столь удачно выловили в море. Но разве можно спорить с безумцами? Они готовы на все, лишь бы завладеть этим волшебным билетом. Они жаждут купить его и не успокоятся, пока не добьются своего. И вот я повторяю: это выгодное дело, и я приехал предложить вам прибыльную сделку.
— Трудновато же вам будет договориться с моей сестрой, сударь, — иронически ответил ему Жоэль. — Вы ей толкуете о сделке, а она вам — о чувствах, вы говорите на разных языках.
— Все это пустая болтовня, молодой человек, — отрезал Сандгоист, — и когда я закончу объяснения, вы убедитесь, что дело это выгодно сколько для меня, столько и для нее самой. Добавлю, что оно в равной мере окажется выгодным и для ее матери, которая прямо в нем заинтересована.
Жоэль и Гульда переглянулись. Неужели они наконец узнают то, что фру Хансен так упорно скрывала?
— Итак, я продолжаю, — сказал Сандгоист. — Я не претендую на покупку билета по той цене, которую заплатил за него Оле Камп. Отнюдь! Разумно это или неразумно, ныне стоимость его возросла. И я готов понести некоторые расходы, чтобы стать его обладателем.
— Но ведь вам же сказали, — возразил Жоэль, — что Гульда отвергла предложения наверняка более выгодные, чем ваше.
— Да неужто?! — воскликнул наглый визитер. — Более выгодные предложения! Скажите на милость! А разве вам известны мои?
— Каковы бы они ни были, моя сестра отказывает вам, и я ее одобряю.
— Но с кем же я все-таки имею дело, с Жоэлем или с Гульдой Хансен?
— Моя сестра и я — одно целое, — ответил юноша. — Вы, может быть, не знали этого, ну так узнайте сейчас!
Ничуть не обескураженный, Сандгоист только пожал плечами. Потом он продолжил, как человек, абсолютно уверенный в своих доводах:
— Когда я говорил о цене билета, мне следовало разъяснить, что я готов предложить вам такие условия, какие Гульда, в интересах своей семьи, не сможет отвергнуть, как бы ей этого ни хотелось.
— Ах, вот как?!
— Да! А теперь, мой милый, объявляю вам, что я приехал в Дааль вовсе не для того, чтобы умолять вашу сестрицу уступить мне этот билет. Нет, тысяча чертей, нет и нет!
— Тогда зачем же?
— Я не просить приехал, а требовать! Да-да, я требую!
— А по какому праву? — вскричал Жоэль. — По какому праву вы, чужак, осмеливаетесь говорить таким тоном в доме моей матери?
— А по такому праву, — ответил Сандгоист, — по которому каждый человек может говорить все, что хочет и когда хочет, в своем собственном доме!
— В собственном доме?!
И Жоэль, вне себя от возмущения, бросился к Сандгоисту, который, не будучи пугливого нрава, все же торопливо выбрался из кресла. Но Гульда удержала брата; тем временем фру Хансен, спрятав лицо в ладонях, медленно отошла на другой конец зала.
— Братец!.. Взгляни на нее! — крикнула девушка.
Жоэль резко обернулся, и при виде матери вся его ярость вмиг угасла. Одного взгляда на фру Хансен было достаточно, чтобы понять: она находится в полной власти негодяя.
А тот, заметив колебания юноши, сразу воспрянул духом и вернулся на свое место.
— Да, я у себя в доме! — еще более угрожающе объявил он. — После смерти своего супруга фру Хансен пускалась в различные аферы,[96] которые кончились крахом, и потеряла те немногие деньги, что он оставил ей. Пришлось занимать у одного банкира в Христиании. А в залог она предложила вот этот дом, оцененный в пятнадцать тысяч марок, и получила заем под обязательство, оформленное по всем правилам, которое я, Сандгоист, и выкупил у ее заимодавца. И теперь гостиница принадлежит мне или, вернее, будет принадлежать очень скоро, если долг не будет возвращен в срок.
— Какой же это срок? — спросил Жоэль.
— Двадцатое июля, через восемнадцать дней, — ответил гость. — И в указанный день, понравится вам это или нет, я стану здесь хозяином!
— Вы станете здесь хозяином только тогда, когда вам не уплатят в срок! — возразил молодой человек. — А до тех пор я запрещаю вам говорить таким тоном в присутствии моей матери и сестры!
— Он мне запрещает! Мне! — заорал Сандгоист. — А вот осмелится ли его мать запретить мне что бы то ни было?
— Да говорите же, матушка! — взмолился Жоэль, подойдя к матери и пытаясь развести руки, которыми она закрывала лицо.
— Братец, братец! — вскричала Гульда. — Пожалей ее… прошу тебя, успокойся!
Фру Хансен, в отчаянии склонившая голову, не осмеливалась взглянуть на сына. Увы! Все сказанное было правдой: в течение нескольких лет после смерти мужа она пускалась в разные сомнительные предприятия, надеясь таким образом приумножить свое скромное состояние. Но малая толика денег, которыми она располагала, быстро обратилась в ничто, и вскоре ей пришлось решиться на разорительный заем. А теперь залоговое обязательство попало в лапы Сандгоиста из Драммена, известного всей стране бессердечного, жестокого ростовщика.[97] Фру Хансен впервые увидела его в тот день, когда он явился в Дааль, желая воочию оценить стоимость гостиницы.
Так вот она — тайна, довлевшая над жизнью фру Хансен! Вот чем объяснялось ее поведение, ее неприступная замкнутость и нежелание довериться своим детям! Вот отчего она чуждалась их: ей было стыдно признаться в том, что она разрушила их будущее.
