Бланш метнула на него взгляд, полный ненависти. Но когда он повернулся к ней, она уже смеялась. Я обомлела от такой дерзости и спокойствия. Если бы я так злобно смотрела на мужчину, за которого собиралась замуж, то мне пришлось бы спрятаться за самый огромный камень. А Бланш просто взяла его под руку, и они вместе вышли. Разговаривая с Грэмом Мортимером, я услышала шум отъезжающей машины, и Клайв вернулся в дом один.
Он стоял, преграждая мне путь.
— Я должен извиниться. Несмотря на все беспокойство Бланш за собаку Мортимера, она не имела права так ужасно лгать. Кажется, вы обиделись, что я высказался за вас, но я просто не мог удержаться.
— Не стоит извиняться. Спасибо, что вступились за меня, потому что я могла бы наговорить лишнего. Вы не верите, что все это было только ради собаки?
Мне следовало бы знать, что он станет выгораживать Бланш.
— Я предпочитаю думать именно так, — быстро ответил он. — Можете не опасаться, что подобное повторится. Я об этом позаботился.
Я принялась натягивать перчатки, а он добавил:
— Надеюсь, я был прав? Вы справляетесь?
Я вздохнула:
— Более или менее, хотя иногда я мечтаю, чтобы у меня была лишняя пара рук и ног.
— Чтобы довести их всех до изнеможения? Похоже, вы находитесь в постоянном движении. Какая у вас самая серьезная проблема, как вы думаете?
— Не знаю, что может быть хуже того, что этой работе не видно конца. Визиты ветеринара отнимают массу времени, потом нужно все дезинфицировать, готовить несчастным пищу, от которой они упорно отказываются, не забывать давать лекарства, а еще не забывать про здоровых собак и кошек. Кажется, я все время не успеваю, и тогда у меня начинается паника, я чувствую себя загнанной.
Клайв кивнул:
— Да, мне знакомо это чувство. Но мне кажется, что вас мучает не столько гора дел, сколько все это волнение и тревога, я прав, Лорел?
Я удивленно посмотрела на него:
— Откуда вы знаете? — Я и сама такое чувствовала, но впервые это выразил словами лишь Клайв.
— Милая моя, я ведь не слепой. Физически у вас достаточно дисциплины и энергии на двоих, но вы слишком изводите себя жалостью, самобичеванием и страхом, что может случиться худшее. Вы же знаете, что не могли ничего предвидеть, но все равно продолжаете убеждать себя в обратном. Вы страдаете с каждым из своих пациентов и со всеми людьми заодно. Жалость и чувство ответственности, возведенные в небывалую степень. Ведь так? Я прав?
Он был настолько прав, что я не решалась ему ответить. Мне нельзя было сдаваться, но каждую ночь, когда я не могла спать из-за тревоги, что болезнь потребует себе жертву, которую я могла бы спасти, если бы…
И Клайв один это понял! Если бы он списал мой прилив жалости к себе на усталость или посоветовал бы мне любой ценой найти помощников, я не чувствовала бы себя так, как теперь. Но его проницательность и то, что он заглянул в мою душу, обезоружили меня.
Внезапно мой подбородок по-детски задрожал, а глаза застлали слезы. Клайв изумленно уставился на меня:
— Лорел, дитя, вы плачете? Дорогая моя!
Он быстро шагнул ко мне, но я не помню, как он обнял меня и что говорил. Помню только тяжелое биение его сердца, когда он прижимал меня к себе, а я плакала и плакала, уткнувшись в его плечо.
Клайв дал мне возможность выплакаться, а потом бережно повел меня в свой кабинет, смахнул со стула бумаги и усадил на него. Я пыталась нашарить носовой платок. Клайв вытащил свой из нагрудного кармана, бросил его мне на колени и вышел из комнаты. Вернулся он со стаканом и подал мне. Я сделала глоток и чуть не задохнулась от огненного вкуса.
— Это же чистый бренди! — воскликнула я.
— Медицинская доза. А вы думали, это холодный чай? Пейте, потом поговорим.
Бренди помог мне прийти в себя, но не избавил меня от чувства унижения. Чтобы хоть как-то отвлечься, я сняла шарф и теребила его, пока Клайв не отнял.
— Перестаньте играть с шарфом и посмотрите на меня, — приказал он. — Наверное, вы понимаете, что если будете продолжать в том же духе, то наживете себе нервный срыв?
Я покачала головой:
— Вовсе нет. Просто я очень переживаю и устала, но у меня нет никакой истерики. Простите за эту глупость и не думайте, что я комок нервов. Просто вы были так добры и так хорошо поняли меня, что на мгновение я потеряла контроль над собой.
— Верно, — согласился Клайв. — Вы были на пределе, и хватило всего пары сочувственных слов, чтобы вы не выдержали. Типичный признак нервного срыва, не так ли? Все это подтверждает мысль о том, что, несмотря на всю вашу добросовестность и преданность работе, вы для нее не подходите.
— Что? Но мне она нравится! — Я не могла поверить своим ушам.
— Я должен был сказать, с коммерческой точки зрения, — поправился Клайв. — Вы слишком отдаетесь работе, отождествляете себя с ней. Вам следовало бы быть более отстраненной, если вы хотите что-то заработать.
— Тут вы не правы. Наоборот, не удастся заработать вовсе, если тебе не нравится работа, если ты относишься к каждому из этих зверюшек не как к личности, а как к массе, которую нужно накормить и приютить, даже если при этом любишь одних больше других. Никто более не предан своему делу, чем Салли, но Бог свидетель, она вполне преуспевает.
— Я не знаком с ней лично, поэтому ничего не могу утверждать. Но я рад, что, когда уеду, вы больше не будете постоянно находиться в напряжении.
— Но я все равно буду помогать Салли, чем могу.
— Но вам не надо будет отдавать всю себя работе. Вы сможете уйти в любое время, так же как и Салли, когда ее муж поправится и будет работать.
Возможно, под воздействием бренди мои чувства притупились, иначе я поняла бы, что Клайв подразумевал под этими словами. Только намного позже, а точнее, уже слишком поздно до меня дошло, что Клайв, вспомнив, как Николас уверенно поцеловал меня, хотел, чтобы я объявила ему, что мы собираемся пожениться. Но в тот момент я об этом даже не задумалась, и следующий вопрос Клайва уже относился к практическим моментам:
— Кстати, когда, по вашим подсчетам, может закончиться эта эпидемия?
Я развела руками:
— Никто не знает. Но теперь у меня появилось нечто вроде шестого чувства, так что я изолирую кошек до появления у них симптомов гриппа, и, можно сказать, мы выигрываем борьбу.
— А вы не хотите на время закрыть гостиницу и отправить зверей по домам?
— Только не это! Мистер Лонгин и слышать ничего не хочет. Сейчас изоляция больных животных — единственный способ борьбы с эпидемией.
— А сколько болеет каждая кошка?
