— Скажите мне правду, мисс Картер.
— Не могу.
— Что случилось там, на краю обрыва?
— Только один человек может рассказать вам об этом.
— И этот человек — вы.
— Нет.
— Тогда кто же?
— Джеф Томпсон.
Больше ничего из Сары Картер вытянуть не удалось. Но и услышанного было достаточно, чтобы встревожиться. Откуда такая уверенность, что только Джеф сможет рассказать правду о смерти Рона? Неужели Томпсон утаил, где был во время несчастного случая?
На этот раз у него уж точно нет нужды покрывать Гордона. Может быть, Джеф сам каким-то образом виноват в случившемся? А если не он, то эта Картер… Или же виноваты были все трое взрослых, и Сара с другом погибшего договорились похоронить печальные воспоминания — ради тех, кто остался жив?
Мысль показалась отвратительной. Не хотелось думать, что Джеф каким-то образом замешан в историю, которая привела к смерти ее сына. Этого просто не может быть! Почему вдруг Сара заявила, что Катрин повезло иметь такого друга, как Томпсон? И говорила с такой убежденностью! Должно быть, у нее есть на то веские причины.
Впрочем, Катрин и без этих заявлений полузнакомой дамы знает, чего стоит Джеф. Подвергать опасности свое будущее с Джефом? Ну уж нет! Наверняка имеется достаточно разумное объяснение его поведению в тот страшный день. Так что лучше забыть о прошлом и думать о настоящем.
Но что толку повторять это себе снова и снова, раз все равно никак не отвязаться от мрачных мыслей. Надо выяснить все раз и навсегда. Только тогда прошлое окончательно останется позади.
Нет смысла дожидаться ужина. Да и не сможет она сейчас наряжаться — настроение отнюдь не праздничное. Нужно как можно скорее поговорить с Джефом о гибели Рона.
Томпсон говорил, что заедет за ней в половине восьмого — значит, около шести он уже вернется с работы домой. Бог с ним, с этим ужином… Надо ехать прямо к нему домой.
В начале седьмого она уже звонила у двери квартиры мистера Томпсона. Ей не пришлось долго ждать — дверь отворилась почти мгновенно. Джеф обескураженно смотрел на нее. Он только собирался переодеться, а пока был в том же халате, что и утром.
— Я не могла не приехать, Джеф, — виновато сказала Катрин.
— Что-то случилось? — спросил он с беспокойством, чуть нахмурив брови.
Неожиданно она явственно почувствовала тот же запах, что шел от него утром, — резкий, пряный… Похожий на лосьон, но с примесью чужого аромата. Это почему-то встревожило. Странно, ведь не брился же он сейчас. Но, впрочем, что за дурацкие мысли? Есть вещи поважнее.
— Можно мне войти?
Он нахмурился еще сильнее.
И вдруг из гостиной послышался голос:
— Налить тебе чего-нибудь выпить, дорогой?
Голос Джун!
Так вот чей это запах… Это же духи миссис Томпсон! Именно их она почувствовала утром, когда Джеф не впустил ее в квартиру. И вот опять… после всего, что произошло сегодня!
У Катрин остановилось сердце, руки похолодели. Глядя на Джефа невидящими глазами, она выкрикнула:
— Значит, ты все же не смог подождать месяц?
От мучительной боли невозможно было вздохнуть. Всю себя отдать ему, а взамен… Что же он сделал с ней? Попросту самоутвердился? Удовлетворил свою похоть?
Лицо Джефа окаменело. Он протянул к ней руки.
Но Катрин отшатнулась и, резко повернувшись, бросилась к лифту.
— Катрин…
Голос полоснул по сердцу — жесткий, требовательный. Она шагнула в кабину лифта. Хотелось только одного — поскорее исчезнуть отсюда. Невыносимо так унижаться в глазах торжествующе-злорадной Джун. Может быть, сама виновата, что Томпсон вернулся к Джун… Впрочем, сейчас ему нет оправданий. Так поступить после того, что было сегодня утром!..
Джеф не дал дверям лифта закрыться и заслонил ладонью кнопку, чтобы нельзя было ее нажать. Он тяжело дышал, глаза горели гневом.
— Будь я проклят, если позволю тебе еще раз навесить на меня фальшивые обвинения! Я не Гордон! Эта женщина в гостиной — моя бывшая жена. Джун всех мужчин называет «дорогой». Так принято в мире, где она живет.
Слезы растерянности и смущения хлынули из глаз Катрин.
— Но она… ты…
— Прошу тебя, вернемся и поговорим спокойно. Для начала я хочу, чтобы ты познакомилась с ней.
Душевное смятение не помешало понять: его гнев — это гнев несправедливо обиженного человека, поставленного к тому же в двусмысленное положение.
Катрин молча смотрела на Джефа. Тот нетерпеливым движением вернул ее из лифта, полный решимости раз и навсегда разрешить конфликт, вызванный взаимным непониманием. Катрин подчинилась и молча последовала за ним. Только этого еще не хватало — встретиться лицом к лицу с Джун! От одной мысли об этом кружилась голова. Хозяин дома закрыл за собой входную дверь и подвел ее к гостиной. На пороге оба остановились.
Джун сидела на высоком стуле перед баром, держа в руке бокал с мартини. Ей явно доставляло удовольствие чувствовать себя хозяйкой, а еще большее — показывать это. Поза, выражение лица, ленивые движения в привычном мире вещей, даже одежда — все работало на образ, который бывшая супруга, тщательно продумав, создавала себе на радость, гостье — к огорчению. На ней была свободная футболка, скорее всего принадлежавшая Джефу волосы всклокочены, как будто человек только что встал с постели и застигнут непрошеной гостьей. Обернувшись, она одарила пару, замершую на пороге комнаты, ослепительной улыбкой. Прямо-таки расцвела. И что же теперь? Надо ответить подобной же улыбкой? Ну уж нет! С какой стати принимать условия чужой игры?
Хозяин прошел вперед, встал между двумя женщинами.
— Катрин, познакомься, это…
— Мы уже познакомились недавно, — оборвала его Джун, поставила стакан на стойку и с очаровательной простотой соскользнула со стула. Потянулась — грациозно, как кошка, тонкая ткань футболки подчеркнула линии тела.
Джеф нахмурился.
— Ты не говорила мне, что вы встречались.
Та повела плечами, шагнула к мужчине, выбросив вперед руки, будто заготовив объятие.
— Дорогой, мой рассказ ничем бы тебя не обрадовал. Единственное, что миссис Гайс сказала справедливого о тебе, так это то, что ты не жаден к деньгам. Зато я… — завершив запланированное объятие, женщина прижалась к мужскому торсу, — прямо-таки превозносила твои многочисленные достоинства, которые, чего уж лукавить, я очень ценю. В самом деле ценю…
Она мурлыкала, как кошка, от фальшивости тона мороз шел по коже.
Джеф холодно освободился от обнимающих его рук.
— Не понимаю, что за игру ты затеяла, что-то в ней мне очень не нравится. А теперь прекрати спектакль и сама объясни Катрин, почему ты здесь.
