— Нет! Я достаточно услышала! Более чем достаточно! Ты хочешь, чтобы я исчезла из твоей жизни? Пожалуйста! Я ухожу! Тебе никогда более не придется дышать со мной одним воздухом. Забудь о наших отношениях, они канули в прошлое. Но давай сразу договоримся — отказываться от Флоренс или Джеффри я не собираюсь. Они единственная оставшаяся у меня родня. И я скорее окажусь в аду, чем позволю тебе вычеркнуть их из моей жизни.
Словно отметая все возражения, Кэрол круто развернулась и вихрем сбежала вниз по узкой винтовой лестнице. Она рисковала сломать себе шею, но готова была принять и это, лишь бы не оставлять за ним последнего слова.
Завтра! — заверила она себя, бегом пробираясь через кусты и луг к главному зданию. Завтра же первым рейсом улетаю, и, если для этого мне придется нанять чартер, я это сделаю. Я соберу достаточно доказательств, чтобы показать ему, насколько далеки от истины все его мерзкие подозрения. Пусть он сгорит со стыда!
На следующий день Джеффри появился в юридической конторе, чего не делал вот уже несколько месяцев, и, оказавшись в кабинете Эдвина, закрыл за собой дверь с той тихой чопорностью, которая лучше всего свидетельствовала о его неудовольствии.
— Кэрол сегодня утром покинула город, — без всяких предисловий начал он. — И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что она крайне расстроена. Ты ей все рассказал, не так ли? Без моего разрешения ты рассказал ей всю правду о ее матери?
Эдвин слишком уважал и ценил отчима, чтобы уклониться от разговора или перевести его в шутку.
— Да, рассказал. И уже давно. Так что это не могло быть причиной ее отъезда. Но ты прав, подозревая, что я причастен к происходящему. — Он взглянул отчиму в глаза. — Я организовал расследование ее прошлого опять-таки без твоего разрешения, — и она об этом узнала.
Джеффри как-то сразу осел в кресле. Сейчас он выглядел на свои семьдесят лет.
— Но зачем, Эдвин? По какому праву ты взял на себя смелость вторгаться в чью-то частную жизнь?
Эдвин и сам тысячу раз спрашивал себя об этом после того момента, когда она вихрем выбежала из его квартиры.
— Черт, если бы я знал! — сказал он. — Поначалу мне казалось, что я всего лишь забочусь о тебе, пытаюсь защитить тебя от возможных неприятностей. Ты ведь так доверял ей, с такой готовностью был готов принять все, что она говорила, за чистую монету! Я хотел увериться, что ты не попадешь ни в какую дурную историю, что ей не удастся обвести вокруг пальца престарелого отца, вытрясти его в своих интересах. Сперва я стремился всего лишь удостовериться, та ли она, за кого себя выдает, но дело приняло неожиданный оборот…
Эдвин с трудом подавил вздох и продолжил:
— После получения информации она предстала в самом дурном свете, и я почувствовал, что должен довести дело до конца. Видишь ли, Джеффри, я надеялся, если это, конечно, имеет какое-нибудь значение, раскопать что-нибудь такое, что могло бы обелить ее в моих глазах.
— Черт возьми, Эдвин! — Глаза Джеффри сверкнули, твердо сжатый рот побелел. Обладая бурным темпераментом, он умел держать себя в руках, но в минуты гнева становился просто страшным. Эдвин по пальцам мог пересчитать моменты, когда он видел отчима таким разъяренным. — Я не один десяток лет в системе юстиции и полагаю, что за это время научился разбираться в людях. Мне не нужны доказательства добропорядочности Кэрол. А вот в тебе я начинаю разочаровываться.
Эдвин отошел от стола и принялся мерить ковер шагами.
— Я сам начинаю разочаровываться в себе. Во время последнего разговора с Кэрол я заявил, что не верю ей, но, если быть честным, я не верю своим чувствам к ней. Она лишает меня здравого смысла, Джеффри! Она выбила меня из колеи. Я всегда гордился своим рационализмом, но, когда дело дошло до нее, все мои жизненные установки и правила полетели ко всем чертям.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что влюблен в нее? — Джеффри выпрямился в кресле, устремив на пасынка сверлящий взгляд.
Боже, если бы это был его единственный грех! А ведь следовало признать за собой еще одну вину а именно то, что он занимался с ней любовью, с ней, с дочерью собственного отчима! И это еще не все — он и сейчас видел ее обнаженную, пылающую страстью, ощущал вкус ее губ, чувствовал пьянящий аромат ее волос и тела.
— Полагаю, — сказал он, тщательно подбирая слова, потому что впервые в жизни не был до конца честен с человеком, под руководством которого стал мужчиной, — что вчера вечером я пресек на корню возможность такого развития событий.
— Ладно, коли так! — Джеффри встал. — Я, признаться, надеялся, что это чудесное лето не кончится никогда. Вместо этого обе мои дочери взяли и выпорхнули из клетки.
— Обе?
— В конце следующей недели Фло отбывает в Индию.
— Не могу поверить, что ты ее отпустил! Джеффри, мне не кажется, что это удачная идея.
— Ты меня извинишь, Эдвин, если я не стану принимать твои соображения чересчур близко к сердцу? Ты и без того вмешался в мои отношения с Кэрол. Я не расположен позволить тебе проделать то же самое с Флоренс. Нам с твоей матерью кажется, что это не самый плохой способ для нее попытаться найти свой путь в жизни, а коли так, остается только приободрить ее. — С этими словами Джеффри вышел.
Я все испортил, в отчаянии подумал Эдвин. И испортил просто образцово!
Вопрос заключался в том, сможет ли он восстановить уважение к себе в глазах Джеффри и, что гораздо важнее, в своих собственных.
Разумеется, ответ ему был известен. И если сам для себя он так и не смог его сформулировать, то последнее сообщение, оказавшееся на его столе пять дней назад, со всей возможной ясностью и неопровержимостью свидетельствовало о несправедливости его прежних суждений о Кэрол. Вопросов больше не было, и ему оставалось лишь проглотить свою гордость всю, без остатка.
Эдвин уладил наиболее срочные дела и только после этого сообщил матери и Джеффри о своих планах:
— На следующей неделе я вылетаю в Сиэтл. Я мог бы просто позвонить и сэкономить время и силы, но я понял, что должен лично принести Кэрол свои извинения. У меня забронирован номер в отеле «Хилтон». Это я говорю на тот случай, если вам понадоблюсь.
— И как долго ты будешь отсутствовать? — спросила Амелия.
— Столько, сколько потребуется. — Эдвин посмотрел на Джеффри. — Я не слишком рассчитываю на то, что она простит меня, но все-таки надеюсь… И на твое снисхождение тоже.
— Все эти годы я видел в тебе сына, — сказал Джеффри, — и одна ошибка еще не повод для изменения отношения к тебе.
Слова отчима, казалось, должны были бы приободрить Эдвина, но, расставшись с ним, он ощущал лишь острый стыд и странную неловкость. В эту последнюю встречу родители показались ему постаревшими и одинокими.
