— Слегка.
Взяв за подбородок, он заставил ее посмотреть на него.
— Сколько пальцев видишь?
— Один.
— Хорошо. Ты уверена, что все в порядке? Ты точно не пострадала?
Пострадала только моя гордость, мое самоуважение, мое сердце.
К ее досаде, глаза наполнились слезами. Нет, сказала она себе. Ты ведешь себя как девчонка. Она высвободила подбородок.
— Я в порядке.
Сжав за плечи, Дез рывком притянул ее к себе, его сильные руки заключили ее в объятья. Когда она не ответила на призыв его тела, он взял ее за руки и заставил обхватить его талию.
— Теперь все в порядке, — сказал он ей. — Ты можешь поплакать.
— Но я не хочу плакать! — воскликнула Джерри, и неожиданно уткнулась лицом в его широкую грудь. Его рубашка чудесно пахла амбаром и сеном.
— Ну, все, все, — успокаивающе произнес он, и Джерри разрешила себе выплакать все страдание и душевную муку последней недели на груди у человека, который был виною этих страданий.
Она все плакала и плакала, выплескивая свою боль. Казалось, слезы никогда не кончатся и они оба утонут в этом потоке.
— Тише, милая, я с тобой, — сказал Дез, поглаживая ее по спине.
Милая? Это слово прозвучало как музыка для ее измученной души.
— Милая? — переспросила Джерри. Оторвав свое заплаканное лицо от его груди, она посмотрела ему в глаза. В его чудесные глаза. Глаза, не замутненные тревогой, гневом или ревностью.
— Да, — повторил Дез со своей обычной полуулыбкой. — Милая, — сказал он, баюкая ее в своих объятьях. — Моя милая. О Джерри, я вел себя как последний идиот.
Шмыгая носом, Джерри даже не пыталась спорить: ей было так уютно рядом с ним. Кроме того, он был в чем-то прав… Поэтому она оставалась в объятиях Деза, пока ей не расхотелось плакать. Потом она оставалась там, потому что ей просто было хорошо.
Дез вернулся! Дез вернулся к ней, вернулся в ее жизнь. Если честно, на это она уже и не надеялась. И вот он здесь. Все ее страдания забыты. Вместо переживаний она испытывала чудесное чувство полета. Как будто бы перед ней раскрылась дверь, в которую она долго и тщетно стучала.
Джерри и Дез стояли, тесно прижавшись друг к другу, и не замечали ничего вокруг. Потом он приподнял ее голову и поцеловал ее в губы. Это был теплый, нежный поцелуй. Она наслаждалась, ощущая прикосновение его губ, языка и чувствуя, как сердце захватывает волна любви. Затем она ответила на его поцелуй.
— На случай, если ты еще не поняла, я люблю тебя, — прошептал он и снова поцеловал ее.
Он ее любит!
Джерри прервала поцелуй и внимательно посмотрела на него.
— Ты меня любишь?
Он кивнул с серьезным выражением лица.
— И очень сильно.
— Это хорошо, потому что я тоже люблю тебя.
Дез вздохнул с видимым облегчением, закрыл глаза и улыбнулся.
— Слава богу.
Джерри смотрела на его лицо, на его дорогое, бесконечно любимое лицо, пока он не открыл глаза и снова не заговорил:
— Я был уверен, что потерял тебя. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
Эти слова она жаждала услышать всю неделю.
— Не уверена, — она заговорщицки приподняла бровь, — но попробую. — Уголки ее рта поползли вверх. — Эй, ты же меня знаешь. У меня доброе сердце. Ну конечно же, я простила тебя, дурачок!
Он весело рассмеялся, и она присоединилась к этому беззаботному смеху.
— Пойдем, — сказал он, все еще посмеиваясь, и подтолкнул ее по направлению к реке.
Только теперь она поняла, что дикий галоп Раффи привел их к небольшой рощице рядом с их деревом. Ну разве не удивительно?
— Ты сможешь присесть? — в его голос снова вернулось беспокойство.
— Хмм… Я не уверена.
— Ну тогда…
Легко, словно перышко, Дез подхватил Джерри на руки и сел на землю возле дерева, пристроив ее себе на колени. Смутное воспоминание о том, что все это уже было на прошлой неделе, промелькнуло в сознании Джерри. Как скованно она себя вела тогда, как неуверенно себя чувствовала! И это было вполне естественным — ведь она уже почти влюбилась в Деза и почти забыла о своих чувствах к Рэнсу.
Как странно, что теперь эти двое как будто поменялись местами, по крайней мере в ее сознании. Мужчина ее мечты превратился в друга. Друг оказался любовью всей ее жизни. Она следовала велению своего сердца.
Джерри нравилось сидеть на коленях у Деза, она прижалась к его груди и положила голову ему на плечо. Боль почти прошла, и она прикрыла глаза, открыв их только тогда, когда почувствовала, что Дез заерзал. Он пытался достать блокнот из своего заднего кармана.
— Что это? — спросила Джерри.
Дез откашлялся, и она заметила, что он слегка нервничает.
— Ну, я много думал… короче, я написал стихотворение. Для тебя.
— Правда?
— Да, совсем недавно.
— Как чудесно! Ты его мне прочтешь?
— Ну, оно еще сыровато…
— Это неважно. Никто никогда мне еще не посвящал стихов.
— Неправда. — Она почувствовала легкий поцелуй на своей щеке. — Помнишь стихотворение, которое я читал в прошлый вторник? Оно было о тебе.
— Обо мне?
Джерри попыталась вспомнить слова первого стихотворения, которое прочитал Дез. Что-то о женщине, о которой он в отчаянии думает днями и ночами. Отчаяние. Неужели она способна пробудить в мужчине отчаяние? Она, неловкая дурнушка Джерри? Нет-нет, хватит, она должна перестать так о себе говорить и даже думать. Пора прекратить подсмеиваться над собой.
Обхватив Джерри за талию, Дез крепко прижал ее к себе и уткнулся носом в ее шею. Его рука нежно коснулась ее груди, и девушка почувствовала, как ее соски напряглись, а тело охватила волна желания. Дез, без сомнения, чувствовал то же самое. Как чудесно, когда тебя желает мужчина, если ты можешь с такой же силой ответить на его призыв. Из всех видов волшебства магия любви самая сильная.
Неожиданно она вспомнила, что он держит в другой руке. Блокнот.
— Подожди минутку. Ты собирался прочитать мне стихотворение.
Дез продолжал прижиматься лицом к ее шее.
— Почему бы нам сначала немного не подурачиться? — прошептал он, заставляя ее задрожать от страсти.
Для начала она взяла его руку, лежавшую у нее на груди, и положила себе на талию. Затем прильнула к нему и закрыла глаза.
— Сначала стихи.
— Ну, если ты настаиваешь… — сказал Дез с преувеличенным вздохом. — Но ты от меня так легко не отделаешься.
Она в шутку шлепнула его по руке.
— Читай.
— Хорошо, вот оно.
Моя душа закрыта на засовы,
Разъеденные вековой ржавчиной.
Когда я пытаюсь открыть их, они скрипят и не поддаются.
Испуганный кошмарным звуком, я отступаюсь.
Испуганный, что за закрытой дверью меня ждет лишь пустота,
Я отступаюсь.
Она сказала: «Нужна смазка».
Она сказала: «Я буду смазкой».
Но я испуган, и дверь моей души остается закрытой,
Хотя в глубине души скрывается что-то,
Оно хочет появиться на свет,
Как жеребенок, который
Из всех своих жеребячьих сил
Борется,
Чтобы увидеть рассвет.
Я сказал: «Нет»,
Я сказал: «Пусть эта тайна
Вечно пребывает в ледниках моей души».
Она сказала: «Но ты не можешь…»
Она сказала: «Но ты не должен
Мешать таинству рождения.
Единственный смысл бытия
В том, чтобы давать жизнь,
В том, чтобы давать жить,
В том, чтобы жить самим».
И вот вместе
Мы очищаем дверь от ржавчины,
Мы смазываем замок маслом,
Мы поворачиваем ключ,
Мы толкаем дверь, толкаем изо всех сил.
Но дверь не поддается.
Я устал. Я измучен. Я сдаюсь.
Я говорю: «Видишь, все напрасно».
Она говорит: «Еще немного усилий».
Проклятая женщина, она упряма, она открывает дверь.
Никому не постичь тот ужас, что охватывает меня.
Я хочу бежать, но не в силах.
Я остаюсь.
Медленно, как будто нехотя, со скрипом
Открывается дверь.
И я вижу небо. И я вижу солнце.
И ее глаза.
Дез закончил читать в мертвой тишине. Он ждал, не в силах сдержать нервную дрожь, не в силах дышать.
