упасть в грязь. Это не может быть ОНА!
– Здравствуй, доченька… – ее голос срывается. Женщина делает два шага ко мне, но видя мой шок, замирает. Прижимает руки к груди и тихо шепчет:
– Только не прогоняй меня, выслушай пожалуйста… Алисааа… – она выдыхает последнее слово со стоном боли, видя, как я отворачиваюсь от неё и собираюсь зайти в прдъезд.
– Я вас не знаю! И знакомиться не имею ни малейшего желания! – она догоняет меня на пороге, цепляется руками в мой локоть, падает на колени и начинает рыдать.
– Постой, просто постой со мной ещё секундочку. Я хочу подышать твоим запахом, хочу запомнить его, – поднимает на меня синие, точно такие же, как у меня глаза полные слез, – А потом я уйду, если ты скажешь…, – она сжимает холодными пальцами мою ладонь, гладит ее, а я забываю, как дышать.
Обида маленькой брошенной девочки рвёт меня, расщепляет на атомы, я хочу коснуться женщины, которую столько лет считала погибшей, но не могу. Конечности наливаются свинцом, веки тяжелеют и я лечу в какую-то темную пропасть. Зазеркалье? Кроличья нора? Мне бы кусочек кремового торта, чтобы уменьшиться, стать невидимой. Я буду жить в шкатулке с украшениями, качаться на качелях из нитки жемчуга, выйду замуж за прекрасного принца и улечу с ним в далекую страну…
– Алиса! О, Господи! Детка, приди, пожалуйста, в себя! – я лежу на диване в гостиной. Перед моим носом большой кусок ваты с резким запахом, от которого хочется чихать.
– Аапчхи!
– Ну слава Богу! – рядом со мной мама. Мне не приснилось. Она заплаканная и бледная. Хочу встать, но голову ещё кружит, поэтому, просто отворачиваюсь от неё лицом к спинке дивана и снова прикрываю глаза.
– Я не уйду, Алиса, – в дрожащем голосе решительность, – Хоть ты и перенервничала от встречи, я обязана рассказать тебе всю правду. Второго шанса у меня может не быть, – она кладёт руку на мое плечо и делает глубокий вдох, – Я очень любила тебя, доченька, и люблю. Мое сердце разорвалось на части в тот день, когда тебе исполнилось полтора года, а нам с твоей бабушкой сообщили, что твой отец серьезно заболел в экспедиции. Мне пришлось уехать к нему. Я звонила, как только могла скопить нужную сумму на международный звонок. Отцу становилось хуже, он вытягивал из меня все силы, мне приходилось работать в порту, чтобы обеспечивать его лекарствами… Через три года его не стало. К моему облегчению, чего уж греха таить. Но на обратный билет домой мне ещё нужно было заработать. Твоя бабушка сошла с ума от горя и во всем винила меня. Мне нужны были деньги, чтобы забрать тебя у нее, ведь меня она вместе с твоим отцом объявила пропавшими без вести. Видимо, ей так было проще справиться с утратой. Я работала поварихой в портовой гостинице, когда в неё заселился один турок. Обстоятельства сложились таким образом, что я спасла ему жизнь во время перестрелки, а он увёз меня собой в Турцию, иначе бы его враги отомстили. Мы влюбились в друг друга, Арслан – невероятно умный и красивый мужчина. Я не смогла устоять. Он бережно приводил в человеческий вид мое тело и душу, тут ты можешь презрительно меня спросить, почему я не попросила его о помощи с тобой? Все просто. Твоя бабушка угрожала, что лишит меня родительских прав, если я попробую забрать тебя у неё, костьми ляжет, а если не получится покончит с собой. Ты была очень к ней привязана, а я совершенно обессилена для войны. Она присылала мне твои фотографии почтой, потом какой-то мальчик Валерий начал отправлять через интернет. Я регулярно клала на ваш счёт деньги, и вы смогли купить квартиру. Фотографии перестали приходить и я попросила мужа заказать расследование. Так я узнала, что свекровь в больнице. И вот, наконец, у меня появилась возможность встретиться с тобой, а я начала бояться. Понимаю, что не зря, – она переводит дыхание, а я не выдерживаю и проворачиваюсь к ней лицом, – У мужа в России большой бизнес, кстати, ты тоже являешься его собственником в равной доле с сыном мужа и нашей общей дочерью Ланой… Твоей сестрой… Возникла острая необходимость присутствия Арслана на заседании акционеров, и я напросилась поехать с ним. Поняла, что дальше тянуть больше не смогу. Я искала тебя, ждала около подъезда… И вот, увидела только спустя четыре дня, – я поднимаю на маму обезумевшие от событий и информации глаза. Снова турки, снова заседания, снова акции. Я – богатая наследница. Господи, как в сказке… И мама, вот она. Живая…
– Мамааа, – я хватаю ее за одежду, карабкаюсь руками, чтобы притянуть ее крепче к себе, и пусть она тысячу раз не права и пока совершенно чужая мне, я не хочу потерять ее еще раз.
Ее хлопковая блузка мокрая от наших слез. Плакать – это хорошо, слёзы очищают, уносят, смывают боль.
– Доченька, – поцелуи… много. Нежные в макушку, в заплаканные щеки и глаза, – Прости меня.
– Мама, ей надо помочь. Последний раз, пожалуйста.
– Кому? – женщина внимательно смотрит в мои глаза.
– Бабушке. Нужно оплатить дорогую клинику для психически нездоровых людей, – слова даются мне с трудом, – Иначе ее просто убьют лекарствами, чтобы не мешалась.
– Мы все сделаем. Сегодня же, не переживай, моя любимая, – она баюкает меня на руках, прижимая к груди, я почти засыпаю, как в комнате раздаётся звонок телефона.
– Алло, – мама берет трубку, что-то быстро говорит по-турецки и бледнеет, сбрасывая вызов, – Алиса, я не планировала улетать сегодня. Но Лана…, – она передергивает плечами, стараясь унять нервную дрожь, – Ее сейчас везут в госпиталь на операцию. Аппендицит. Я должна улететь…, – Я просто киваю ей в ответ. Что я могу сказать… – Если ты захочешь, ты можешь полететь со мной в Турцию. Там твой дом, детка. Там тебя ждут…
– Я еду… – отвечаю ей после небольшой заминки. Здесь меня больше ничего не держит… А мама в порыве стискивает меня в крепких объятиях.
– Спасибо, моя родная… Ты не пожалеешь, клянусь тебе.
Роман
– О как! – родитель замедляет шаг на пороге кабинета, оглядывая испорченный вином белоснежный ковёр и осколки, которые хрустят под подошвой его ботинок, на паркете с бордовыми засохшими пятнами. Опускается в кресло и жестом руки предлагает мне занять соседнее.
– Алиса – моя женщина. Я не верну ее тебе, – ладони потеют, но голос звучит жестко и уверенно.
– Неужели ты думаешь, – цепкий взгляд отца просвечивает меня насквозь, словно рентген, – Что я не знал, где и с кем ты проведёшь эту
