Так всегда происходит в старинных романах, мысленно усмехнулся Барт. Герой неожиданно забывает обо всем, кроме женщины, к которой устремлены все его помыслы и желания.
Хейзл была одета в длинную полупрозрачную ночную рубашку со стоячим воротничком и длинными рукавами. Казалось, — если распахнуть окно, внезапный порыв ветра может унести это легкое одеяние, как облако, и она останется полностью обнаженной, словно деревянная статуя, украшающая нос корабля.
Но особенно поразили воображение Барта ее волосы — длинные, струящиеся вдоль спины золотым водопадом. Дыхание его стало прерывистым.
Почувствовав его присутствие, Хейзл обернулась. Она была слишком потрясена этим неожиданным появлением, чтобы возмутиться, — и в то же время понимала, что втайне ждала его. Сердце ее бешено колотилось, но голос прозвучал на удивление спокойно.
— А, это вы, — сказала она.
Барт тряхнул головой, безуспешно пытаясь развеять исходящее от нее волшебное очарование.
— Вы не удивлены? — полюбопытствовал он.
Хейзл слегка прикрыла глаза.
— Нет.
Он невольно улыбнулся: ее спокойствие было явно наигранным.
— Не спится?
— Нет.
— Мне тоже. — Он помолчал и заметил: — Я оказался прав насчет вашей ночной рубашки.
Хейзл оглядела свой наряд.
— Да, — согласилась она.
Они по-прежнему стояли в противоположных концах комнаты, глядя друг на друга, как два человека, увидевшие друг друга впервые.
И тут Барт почувствовал, как кровь бросилась ему в голову.
— Хейзл…
А она никак не могла сбросить охватившее ее странное оцепенение.
— Что?
Он собирался сказать: «Вы так прекрасны!», но вместо этого неожиданно для себя произнес:
— Я хочу поцеловать вас.
Это прозвучало настолько ошеломляюще просто и откровенно, что Хейзл вздрогнула. У нее на языке вертелись слова: «Это не самая лучшая идея», но, точно так же, как и Барт, она сказала совсем другое:
— Я ничего не имею против.
Барт улыбнулся — и это была радостная, а не торжествующе-победная улыбка. Он осторожно прикрыл за собой дверь и, подойдя к Хейзл, обхватил ее лицо ладонями.
— Вы даже не спросили меня, зачем я пришел, — заговорщически прошептал он.
— Чтобы поцеловать меня, — в тон ему ответила Хейзл.
— Да, разумеется. И за этим тоже.
Даже в полутьме комнаты было видно, как ее щеки вспыхнули.
— Вы хотели меня шокировать?
— Нет. Можете выпроводить меня.
— А если я этого не сделаю?
— Тогда я проведу остаток ночи, занимаясь с вами любовью.
Глаза Хейзл расширились.
— А как же остальные? — спросила она.
Барт невольно отстранился и, нахмурившись, посмотрел на нее. Он решил, что она имеет в виду россказни, которые слышала от Лили и других «невинных жертв».
— Кто «остальные»?
— Ваша мать и сестры, — ответила Хейзл, ощущая его теплое дыхание на своих губах.
— Я не собираюсь поднимать шум, — прошептал он. — А вы?
— Нет. О! — тут же вскрикнула Хейзл, еще сильнее смутившись.
Это было нелегко. Совсем нелегко, особенно когда он целовал ее вот так и проводил руками вдоль тела, сминая ткань рубашки. Ей хотелось стонать от удовольствия под этими ласкающими прикосновениями, особенно когда Барт, не отрывая губ от ее рта, обхватил руками полные груди.
— Тебе хорошо? — выдохнул он.
— Не спрашивай о том, что и сам прекрасно знаешь!
Руки Барта скользнули к ее талии, и он с силой прижал Хейзл к себе. Как же ей все это время не хватало мужских объятий!
Он нежно поцеловал ее в кончик носа и обе щеки.
— Еще немного, и я прижал бы тебя к стене и сделал это прямо здесь, — прошептал он.
Хейзл едва нашла в себе силы выговорить:
— В самом деле?
Барт отрицательно покачал головой.
— В первый раз — ни в коем случае! Только постель!
— Постель, — эхом откликнулась Хейзл, дрожа, словно в лихорадке.
При всей своей внешней браваде она ощущала странную скованность, пока Барт нес ее к узкой кровати.
— Боюсь, ваше узкое ложе на это не рассчитано, — вполголоса пробормотал он. — Почему бы нам не подняться наверх и не подыскать что-нибудь более подходящее?
— Например?
— Ну, поскольку все спальни заняты… — Он немного помедлил и продолжал: — Остается моя.
Хейзл нервно вздрогнула. Она никогда не переступала порога его спальни и сейчас подумала о женщинах, которые разделяли с ним постель. Должно быть, и Лили…
— Нет, — тряхнула головой она, отгоняя эти мысли. — Так мы всех перебудим.
Барт почувствовал, как тело Хейзл напряглось, и тут же догадался, о чем она думает. Он развернул ее к себе и положил руки на плечи.
— Послушай меня, Хейзл, — мягко сказал он. — Поверь, в моем доме нет призраков прошлого. Ни одного. Ты понимаешь? Это мое убежище.
Она недоверчиво посмотрела на него. Поведал ли он ей всю правду или продолжает что-то скрывать?
— Ты хочешь сказать… — начала она и запнулась, — что я первая женщина, которую ты туда приведешь?
— Нет, не первая — единственная, — уточнил он.
Это был комплимент и одновременно признание, но Хейзл все же не удержалась от того, чтобы спросить:
— За исключением Клеменс, конечно?
Барт покачал головой.
— Нет. Я купил этот дом уже после того, как она… — Он помолчал и потом твердо произнес: — Умерла.
Последовала долгая пауза. Несмотря на то, что его воспоминания были полны боли, Хейзл не считала возможным их просто отбросить.
— Давно это случилось? — мягко спросила она.
— Около пяти лет назад.
— О, Барт! — Хейзл нерешительно протянула руку и слегка погладила его по щеке. — Бедный!
Это нежное прикосновение настолько потрясло его, что неистовое стремление к обладанию уступило место другому чувству.
— Хейзл… — произнес он, заставляя себя выговорить те слова, которые могли привести к тому, что он навсегда потерял бы ее. — Если другие женщины всегда будут стоять нерушимой преградой между нами, то мне лучше уйти сейчас. Это безумие — надеяться на что-то в будущем, не преодолев прошлого.
И она поняла, что если он оставит ее сейчас, то никогда не вернется.
Несмотря на рассказы Лили, Хейзл давно подозревала, что Барт крайне разборчив во всем, что касалось секса. И чем больше она узнавала этого мужчину, тем сильнее убеждалась в его глубокой порядочности. Неужели все рухнет лишь из-за того, что у него был короткий роман с ее подругой?
— Нет, — твердо сказала она, — не уходи.
Он пытливо заглянул в ее глаза.
— Значит, никакие призраки прошлого не помешают нам?
