Алекс не стал спорить. Что толку тратить время и силы на пустое сотрясение воздуха? За много лет он научился тому, что главное не слова, а дела. Поэтому он отпустил ее и спокойно спросил:
— Ты уверена, что не хочешь ничего, кроме фруктов?
Долорес вдруг расслабилась и успокоилась, убедившись, что напряженный момент миновал хотя бы временно. И в этот момент ее желудок издал возмущенный звук.
Алекс засмеялся.
— Приказ понял.
Она шутливо замахнулась сорочкой, влетела в ванную и закрыла дверь. А он подошел к телефону и заказал ужин, которым можно было бы досыта накормить полдюжины пехотинцев после дневного марш-броска по полной выкладке.
Спустя полтора часа они все еще сидели за столом, допивая шампанское и небрежно перекидываясь фразами.
Долорес положила в рот кусочек истекающей соком дыни, лениво пожевала, сказала:
— Все было просто изумительно. В жизни не ела подобной вкуснятины. И если бы не наелась до отвала, то могла бы начать заново. — И облизнула губы.
Алекс, не отрываясь, следил за изящным движением ее языка, наслаждался блеском ее жемчужных зубов, яркостью губ. Господи, как же я люблю ее! — думал он. Ее и только ее. И всегда любил!
Он заподозрил это еще в тот момент, когда она упала в обморок при первой встрече с ним тогда, на пороге своего дома, но окончательно убедился только сейчас.
Да, верно, поэтому-то его и не искушали другие женщины. Поэтому он и думал о женитьбе на длинноногой секретарше — как ее, между прочим, зовут? А черт, теперь и не вспомнить! — как о какой-то необходимости, воспринимая ее не как женщину, не как возлюбленную, а как машину для производства его наследников. О да, все эти годы им правило бессознательное, вернее, подавленное чувство к Долорес, мешая не то что полюбить другую, а даже просто наслаждаться сексом…
— Что такое? У меня подбородок грязный? — кокетливо поинтересовалась она.
Но Алекс продолжал молча разглядывать ее так, словно видел впервые в жизни. Да, он любит ее. И хочет жениться на ней. Жить вместе с ней каждый день, каждый час — просыпаться в одной постели, вместе принимать душ, завтракать за одним столом, в одной машине отвозить дочь в школу и вместе же ложиться в кровать. Более того, он хочет завести с ней ребенка. Нет! Не ребенка, а детей — двоих парней и еще одну девочку…
Слова выплеснулись наружу так стремительно, что Алекс не успел подумать и остановить их:
— Ты никогда не думала о ребенке?
— У меня уже есть ребенок.
— Да, конечно. Я имел в виду еще одного.
Долорес тряхнула головой.
— Будучи матерью-одиночкой? Нет.
— А если мы поженимся?
— Я не собираюсь выходить замуж. Точка. — И ее интонация подтвердила, что эта тема действительно закрыта. — Как думаешь, если я выпью кофе, мне удастся проснуться? Так хочется потанцевать…
Долорес понятия не имела, что творится у него в душе. И Алекс внезапно подумал, что же будет, если Лола так никогда и не полюбит его. Что ему тогда делать? Как жить дальше?
Изо всех сил пытаясь держать себя в руках и не показать ей охватившей его тоски, он предложил:
— Закажи эспрессо на двоих. Обещаю танцевать до утра.
Долорес внимательно посмотрела на него.
— Лехандро, ты в порядке? У тебя какой-то странный вид…
Он совершенно искренне ответил:
— Я так счастлив, что мы здесь вдвоем, Лола!
Могло ли быть иначе? Ведь он влюблен в нее до беспамятства.
* * *
Алекс выжидал подходящего момента с терпением рыбака, выуживающего самую крупную в жизни рыбу. Весь уикенд они танцевали, гуляли, ели и пили, немало времени проводили в постели, но спали очень мало. Потому что занимались любовью.
А потом… потом неожиданно наступил полдень воскресенья. Они вернулись в отель всего несколько часов назад, и Долорес еще спала. Алекс приподнялся на локте и долго смотрел на ее лицо.
Она, видимо, ощутила его взгляд, потому что потянулась, сладко зевнула и открыла глаза.
— Доброе утро.
— Уже день… — с невыносимой грустью заметил Алекс.
По ее лицу пробежали, сменяя друг друга, тени самых разнообразных эмоций, расшифровать которые ему, однако, не удалось. Она схватила его голову, притянула к себе и поцеловала в губы.
Результат не замедлил сказаться…
Некоторое время спустя Долорес откинулась на подушки и отвернула голову.
— Что с тобой? — ровным тоном спросил Алекс.
Она пожала плечами.
— Да ничего. Пора возвращаться к нормальной жизни, только и всего.
— Будешь скучать по мне?
Долорес повернулась и с улыбкой провела пальцами по его груди, по плечам.
— По этому — да.
— Я имел в виду не только тело.
Улыбка немедленно растаяла.
— Не понимаю, о чем это ты, — сдержанно ответила она.
— Эти два дня значат для меня очень много. А для тебя?
Господи, за что ты посылаешь мне это испытание? — мысленно взмолилась Долорес. Как ответить правдиво на его вопрос, когда он лежит рядом совершенно голый?
— Лехандро, мы провели замечательный уикенд. Я наслаждалась сексом с тобой, нам было весело, тебе понравилась моя ночная рубашка. Разве этого недостаточно?
Он уже жалел, что затеял этот разговор, но пути к отступлению не было. Да и мог ли он отступить, когда сорок восемь часов она дарила ему свое роскошное тело, самозабвенно отвечала на его ласки, отдалась ему вся, без остатка.
А теперь этому вдруг пришел конец.
— Лола, я люблю тебя. Безумно. С ума схожу от любви. Поверь, я не переставал любить тебя ни на один день.
Долорес побледнела, нет, побелела как полотно.
— Я не хочу, чтобы ты любил меня.
— Но почему? Одиннадцать лет назад ты была счастлива этим.
— И чем все кончилось? Ты предал меня при первом же возникшем конфликте. Променял на Магдален и предоставил мне расхлебывать последствия, ни разу даже не потрудившись узнать, что же со мною сталось. Ты сделал мне так больно, что не передать словами! А теперь ты вернулся и, как ни в чем не бывало, заявляешь, что снова любишь меня. Нет, Лехандро, я больше никогда не позволю тебе заставить меня страдать. А теперь давай лучше закончим этот разговор. Я иду в душ, а ты, если не трудно, закажи мне, пожалуйста, машину.
Алекс поймал ее за руку, заставил посмотреть ему в глаза и твердо заявил:
— Тебе не удастся, Лола, изгнать меня полностью из своей жизни. Хотя бы из-за Марибель.
Она окинула его холодным взглядом и, не добавив ни слова, удалилась в ванную.
Знойные летние дни тянулись медленно и уныло. В старом доме Орнеро царила непривычная тишина. Долорес молчала и не подходила к инструменту.
