Майлз вошел в зал, и хотя и не заметил никаких признаков беспорядка, инстинктивно почувствовал, где прячется девочка.
– За ушко, да на солнышко, – усмехнулся он со снисходительной интонацией взрослого, который обращается к маленькому ребенку. – Идем со мной, проказница ты эдакая, дедушка тебя ищет.
В ее глазах уже тогда чувствовалось это дьявольское очарование...
Отогнав непрошеный образ, Майлз сорвал с себя одежду и бросился на свеженакрахмаленные простыни. Холод одинокой постели пронзил его до самого сердца. Казалось, тепло уже никогда не вернется в это открытое всем ветрам гнездо. Отчаянно пытаясь вытеснить из памяти все, связанное с последней ночью, с бурной радостью, которую он познал в этой постели неполных двадцать четыре часа назад, Майлз постепенно сосредоточился на последующих событиях и в конце концов кое-как забылся неровным, мерцающим, как пламя свечи, сном.
Рассвет еще чуть брезжил, когда Майлз внезапно проснулся. Он лежал очень тихо, напряженно вслушиваясь в темноту, но слышал лишь оглушительные толчки собственного сердца.
Кто-то явно был в комнате, но плотные шторы не пропускали снаружи даже слабый свет луны, мешая разглядеть ночного гостя. Медленно, стараясь дышать ровнее, он повернул голову и всмотрелся.
Это была Патриция. Майлз решительным движением потянулся к выключателю бра.
Она даже не вздрогнула, не издала ни звука. Ничего не понимая, он смотрел на плавно движущийся силуэт, пока не сообразил, что она не видит его. Как и положено всем лунатикам во время их ночных странствий.
На ней была только шелковая кремовая ночная сорочка. Она нежно обрисовывала округлость девичьей груди, узкую талию и стройные бедра. У Майлза пересохло во рту.
Что же делать? Разбудить ее прямо сейчас или осторожно отвести обратно в спальню? Но, пока перебирал в памяти все, что когда-либо читал о лунатизме, Патриция издала звук, напоминающий приглушенное рыдание, и вытянула вперед руку, словно нащупывая в темноте постель.
С губ Майлза уже был готов сорваться негодующий крик, но она вдруг выпрямилась и с тяжелым вздохом побрела к выходу.
Он долго смотрел ей вслед. Принять все за чистую монету? Или это очередной трюк? Он вновь лег в постель и долго раздумывал, нельзя ли обратить это неожиданное открытие в свою пользу.
На следующее утро он вновь рано отправился в офис и провел все утро у телефона, реализуя несколько идей, которые не имели ничего общего с работой.
Его ждали в Нью-Йорке на деловом совещании, но Майлз направил туда вместо себя одного из сотрудников, предварительно проинструктировав его. В эти минуты ему хотелось только одного – быть дома вместе с Патрицией. Горькая усмешка скривила его губы при этой мысли. Еще позавчера это желание было вызвано самыми прекрасными чувствами, какие только дано испытывать человеку. А теперь...
К концу дня раздался звонок от человека, через которого директор «Кейн и Шандо» обычно приобретал произведения искусства. Тот сообщал, что поручение выполнено.
– Его не просто оказалось убедить, – признался маклер. – Но в конце концов он сдался.
Майлз тихо присвистнул, узнав, в какую сумму обошелся успех.
– Я хорошо помню вашу инструкцию не стоять за ценой, – вежливо напомнил маклер.
– Да, разумеется. Спасибо. Я очень доволен, что вы справились. Деньги будут переведены вам немедленно, и мне хотелось бы, чтобы вы послали за картиной сегодня вечером.
– Сегодня вечером? – изумленно раздалось в трубке. – Но к чему такая...
– Так нужно, – уклончиво ответил Майлз и удовлетворенно прищурился.
В этот вечер он явился домой с изысканной орхидеей и, оставив коробочку с цветком на столе в холле, где ее невозможно было не заметить, отправился переодеться в вечерний костюм. Покончив с туалетом и сбежав по лестнице в холл, он наткнулся на Патрицию, поджидавшую его с воинственным видом.
– Как, ты все еще здесь? – грубо спросил Майлз. – Если пытаешься пробудить во мне ревность, то это заведомо безнадежное предприятие.
– Ничего подобного у меня и в мыслях не было, – рассмеялся он. – Я просто начинаю новую жизнь. 3аполняю вакуум, который остался после тебя.
– Но это ты оттолкнул меня, – напомнила Патриция.
– Сам не понимаю, – небрежно бросил он, заставив ее озадаченно нахмуриться, – зачем я разыскивал тебя с таким упорством? Не лучше ли было оставить тайну твоего исчезновения неразгаданной? Да, я сам во всем виноват, – пробормотал он. – Как можно было забыть старую мудрую пословицу: «Обжегшись на молоке, дуют на воду»? – Он посмотрел на нее в упор. – Ты же не станешь возражать?
Патриция долго обдумывала ответ. Что-то в ее лице насторожило его.
– Мы могли бы обсудить это, – осторожно сказала она.
– Нам нечего обсуждать, за исключением даты твоего отъезда, – холодно улыбнувшись, отрезал он и, поглядев в зеркало, вдруг понял, почему выражение лица Патриции показалось ему таким знакомым. Точно такое же было у него самого долгие месяцы после потери любимой. В ее глазах была невыносимая беспомощность, мучительная боль, гневный протест против несправедливости судьбы наконец. И все это надо было как-то подавлять в себе, скрывать от других... Майлз резко отвернулся. Что ж, так ей и надо, подумал он с ожесточением.
Заслышав шорох шин под окнами, он отворил дверь и вышел на крыльцо.
– Дорогой! – Из машины появилась стройная элегантная брюнетка. – Как чудесно видеть тебя снова! – Она одарила его томным взглядом.
– Заходи. – Чмокнув гостью в щеку, он провел ее в дом. – Выпьешь что-нибудь?
При виде Патриции женщина замедлила шаги и вопросительно посмотрела на Майлза.
– А, это Патриция Шандо, – небрежно махнул рукой тот. – О ней недавно писали в скандальной хронике. – А это Элисон Рейнолдс. – Он повернулся к Патриции. – Думаю, ты ее уже видела однажды – в ресторане. – Он с удовлетворением отметил, как вспыхнули щеки его бывшей невесты, обнял Элисон за талию и удалился с ней в гостиную.
Когда они спустя некоторое время отправились вместе на балет, Патриции не было в доме, и Майлз решил, что ему удалось основательно насолить ей. Однако во время спектакля от этого маленького триумфа не осталось и следа. Это ведь по просьбе Патриции он приобрел дорогие билеты в ложу, и это она должна была сейчас сидеть рядом.
Элисон почувствовала на себе его взгляд и с улыбкой повернулась к нему, прижавшись ногой к его ноге. Эта вкрадчивая агрессия вкупе с самоуверенной искушенностью в глазах вызвали у Майлза мгновенное отвращение. Невозможно было не сравнивать ее с Патрицией – такой чистой и свежей, невинной – и невероятно упрямой.
