— А у меня есть пара старинных сережек, которые я могу тебе одолжить, — сообщил Эмиль.
— Я бы тебе предложила русскую шаль, но погода становится теплее, — выразила сожаление Ариадна, затем ее лицо просветлело, — Так ты же можешь надеть под шаль только французское белье от Хлои.
— Ариадна, — пристыдил ее Эмиль.
— Только не позволяй ему ходить по тебе ногами, — посоветовал Роджер.
Анна Чайковская произнесла что-то совсем неразборчивое. Фредерик пояснил:
— Это старая польская пословица. С нею желают счастья в любви. Надеемся, теперь у тебя будет много счастья, Мелоди.
— Но это ведь только приглашение на ужин, — запротестовала она.
— Думаю, это нечто большее, — заключил Эмиль. — Мужчина не будет нестись из конца в конец страны только затем, чтобы пригласить даму на ужин.
Мелоди не могла не почувствовать, как согревает ее волнение и забота коллег. Как бы они ни цапались друг с другом, они, кажется, действительно озабочены тем, что происходит с ней. Самым трогательным знаком внимания была подарочная коробка с бантом, которую Хлоя поставила на стеклянный прилавок перед самым закрытием в пятницу вечером.
— Я не успела отдать ее тебе перед Рождеством, — заявила она бесцеремонно, хотя это была наглая ложь: у них никогда не было заведено обмениваться подарками на рождественские праздники. — Извини, я немного опоздала.
Мелоди приоткрыла крышку и ахнула от восторга.
— Более прекрасного белья я не видела вообще. Спасибо тебе, Хлоя!
Та пожала плечами.
— Розовое, кажется, подходит тебе больше всего, и именно этот комплект я никогда не сумею продать — он такого маленького размера. Поэтому носи его и радуйся.
Мелоди надеялась, что так и будет, но она слишком нервничала и трижды переоделась перед тем, как Джеймс позвонил в семь тридцать в субботу. Сегодня вечером у нее не было сомнений: она и Джеймс или сделают шаг вперед, или разойдутся каждый своим путем навсегда.
Он смотрелся как абсолютный красавец, сильный, мужественный. Черный костюм в тонкую полоску, белоснежная рубашка и серебристо-серый галстук — все чудесно сочеталось с загорелой кожей и голубыми глазами. Мелоди остановилась на платье персикового цвета с оборками, сшитом по выкройке времен королевы Виктории и щедро украшенном золотистыми кружевами. В любом случае они составили прекрасную пару.
Джеймс заказал столик в славившемся своей кухней ресторане, находившемся в здании, которое в конце прошлого века было домом французского графа. Окна ресторана смотрели на тщательно ухоженный и распланированный сад. Огромные магнолии и сирень наполняли воздух своим ароматом. Ландыши в хрустальных вазах стояли на столах, покрытых белыми льняными скатертями, мерцали свечи, по залу блуждал скрипач, соблазняя гостей знакомыми мотивами песен о любви.
— Ты, вероятно, недоумеваешь, — заметил Джеймс, когда они пригубили вино, — почему я не давал о себе знать почти целую неделю с момента нашего последнего разговора.
— Я давно уже не пытаюсь предугадывать твои поступки, Джеймс, — ответила Мелоди.
— У меня было множество дел, и я хотел с ними покончить, прежде чем снова увижусь с тобой.
— Ты завершил все, что привело тебя сюда?
— Более или менее, — кивнул он. — Мне удалось уговорить отца переехать. Я купил для него новый дом.
Скромные ростки оптимизма, пробившиеся сквозь преграды осторожности, воздвигнутые рукой Мелоди, моментально увяли. Значит, он снова играет ее чувствами. Только сыновний долг заставил его вернуться и ничто больше.
— Ты очень добр.
— Слишком поздно, видимо, и слишком мало. — Джеймс покосился на Мелоди из-под опущенных бровей. — Ты, вероятно, считаешь меня наихудшим из сыновей и, наверное, права. Семья и все такое прочее до недавнего времени ничего не значили для меня. Но для тебя это всегда было важным, не так ли?
— Да.
Мелоди мрачно уткнулась в тарелку с заливным из вырезки барашка, которую поставил перед ней официант.
— Ты когда-нибудь задумывалась, — продолжал Джеймс в духе светского разговора, — как бы поступила, если бы твоя семья отказалась от тебя из-за того, что не приемлет человека, выбранного тобою в мужья?
— Этого никогда не случится.
— Все бывает, — возразил он, сделав знак официанту принести вторую бутылку вина. — Я наблюдал такие случаи десятками, особенно когда затрагиваются денежные дела. Отцы не любят думать, что их дочери оказались жертвами охотников за богатством. — Он поднял бокал, затем поставил его на стол снова. — Так что же ты предпримешь, если твои родители не одобрят твой выбор, Мелоди?
— Я доверюсь своему сердцу и буду верить, что моя семья согласится с моим выбором, так как знаю: для них главное — мое счастье.
— Даже если они сочтут, что твой избранник на самом деле тебя недостоин?
— Важно, чтобы я считала его достойным меня, а он был уверен, что я достойна его. Думаю, некоторые называют это любовью, Джеймс.
Он провел кончиком пальца по краю бокала.
— Я должен сделать признание, — сказал он, застенчиво улыбаясь. — До недавнего времени я, как идиот, думал, будто любовь — это что-то вроде обыкновенного гриппа; если принять соответствующие меры, то можно и не заболеть.
— Как романтично, — тихо произнесла Мелоди.
— Я самоуверен и упрям и склонен делать поспешные и порой необоснованные выводы о вещах, которые мне далеко не всегда понятны.
— Я заметила.
— Ты выглядишь очень мрачной. Тебе не нравится барашек?
Мелоди ощущала желание закричать. Куда заведет этот разговор?
— Барашек восхитительный, — ответила она.
— Тогда поспеши с ним покончить. Я хочу показать тебе кое-что в саду.
Деревья были увешаны сотнями миниатюрных лампочек. Джеймс взял Мелоди под локоть и повел ее через луг к живой изгороди из высоких кедров, что росли по внешнему краю широкого открытого пространства.
Остановившись у небольшой прогалины между ветвями, Джеймс велел:
— Посмотри в это «окошко» и скажи мне, что ты видишь.
Мелоди повиновалась, живо ощущая его близкое присутствие за спиной. Но затем она почти забыла о Джеймсе при виде развернувшейся перед ее глазами картины.
— Я вижу дом, — прошептала она; дух у нее захватило.
Джеймс легко коснулся подбородком ее волос.
— Правильно, Мелоди. А теперь скажи, что ты о нем думаешь?
Великолепное старинное здание высилось в окружении парка, занимая примерно акр земли. Высокие грациозные печные трубы поднимались в сумеречное небо. Карнизы и балконы особняка были отделаны полированным кирпичом.
— Я думаю, это самое прекрасное место, какое я видела!
— Это дом, который я купил для Сета.
— Для Сета? — Острые каблуки ее золотистых туфель увязли в траве, когда Мелоди резко обернулась. — Джеймс, особняк огромен. Что на тебя нашло?
— О, я говорю не о здании на первом плане, — сказал он, как бы успокаивая Мелоди. — Я о доме у ворот за зарослями рододендронов.
— Мне ничего не видно за зарослями рододендронов, Джеймс. Что там за дом у ворот?
Он взял ее за пояс.
— Позабыл, что ты невелика ростом. Дай-ка я подсажу тебя.
Она слишком забывчива, если дело касается Джеймса! Легко прощает. Мелоди была вынуждена напомнить, как он зашвырнул ее на высоту четырех футов.
— В последний раз, когда ты устроил подобное представление, я получила травму, упав лицом вниз.
— Теперь я держу тебя крепче, — пробормотал он, усаживая Мелоди у себя на плече. — Ну, что ты думаешь о доме Сета?
— Он очень мил, — ответила она, высмотрев лепные карнизы небольшого домика, наполовину скрытого за кустарником. — Великолепен. Но что ты собираешься делать с главным зданием? Откроешь детский приют?
— Что-то в этом роде, — согласился Джеймс и, прежде чем Мелоди успела выразить неудовольствие, разочарование или другое чувство, он начал опускать ее на землю — медленно, дюйм за дюймом.
— Это была еще одна ошибка, — буркнул Джеймс, когда Мелоди коснулась носками земли. — Из-за этого упражнения у меня возникло неджентльменское желание поцеловать тебя, а я сегодня изо всех сил пытаюсь быть настоящим джентльменом.
