Карли повернулась к нему лицом.
— Может быть, это совпадение, — сказала она с надеждой. — Вероятно, комната напомнила мне другое место, где я была, и там были растения. Может быть, я… — Внезапно остановившись, Карли закусила губу, чтобы унять дрожь. Она выглядела такой взволнованной и невинной, что Баку до боли стало жаль ее.
Он подыграл ей.
— Многие люди любят живую зелень, — сказал он. — Поэтому они разводят цветы. Держу пари, что ты тоже держишь цветы на своем рабочем месте. И держу пари, твой босс — тоже.
Карли кивнула, и вдруг слезы покатились по ее щекам.
— Хочешь кофе?
— Нет, спасибо, — прошептала она.
— Горячий шоколад? У нас есть несколько пакетиков порошка. Его, конечно, не сравнишь с кофе у Хэзел, но он тоже неплохой.
Карли покашляла и сказала уже нормальным голосом:
— Нет, спасибо, все хорошо, я в порядке.
Бак указал пальцем на сообщение из Сиэтла.
— Ты счастливая женщина.
— Я тоже так думала… — До тех пор, пока в прошлую среду не приехала в Новер и ее жизнь не перевернулась с ног на голову. Бак знал это чувство, он ясно помнил посещение врача их команды, который пришел в его больничную палату и сказал ему, что он никогда больше не сможет играть в футбол.
Может быть, когда-нибудь Карли будет снова чувствовать себя счастливой.
Может быть, они дождутся этого дня.
Снова обратив свое внимание на бумагу в руках, Бак спросил:
— Ты не знаешь, что сделали с тем, другим водителем?
Карли покачала головой.
— Меня никогда не волновало это.
— Ты не мстительна? — Бак покачал головой с удивлением, граничащим с недоверием. — По его вине ты чуть не погибла, провалялась в больнице два месяца; он принес тебе столько боли, лишил тебя памяти, — и ты даже не полюбопытствовала, был ли он наказан? Ты никогда не хотела разыскать его, заставить заплатить?
— Его страховая компания заплатила за мою машину и лечение. Этого мне было достаточно. Узнавать, был ли он осужден? Это бы ничего не изменило. Это не вернуло бы мне мою память. — Карли пожала плечами. — Я старалась собраться, принять то, что случилось, найти способ жить с такой дырой в сознании. У меня не было ни времени, ни сил разбираться с ним.
Снова покачав головой, Бак повторил:
— Ты очень счастливая женщина… Но этот сукин сын еще счастливее. Ты могла бы отнять у него все, чем он владеет.
— И я все равно не знала бы, кто я такая, — Карли обошла его стол и села с другой стороны. — Я вожу машину так же, как Лора?
— Нет.
— Хорошо, — Карли натянуто улыбнулась. — Это немного, но я возьму на заметку. Что теперь?
— Что тебе говорит слово «Луизиана»?
— Жарко, — ответила она сразу же, потом немного подумала: — Экзотика. Я хотела бы посетить когда-нибудь Новый Орлеан.
— Ты когда-нибудь там была?
— Нет. Зачем?
Бак, наверное, должен был завести этот разговор, как только он встретил Карли перед ланчем, но перспектива приятного времяпрепровождения была слишком привлекательна. Карли была в хорошем настроении, разговорчива и весела, и Бак решил, что дело, особенно такое, как это, может подождать.
— Я звонил в службу социального обеспечения по поводу удостоверения. Они собираются прислать мне копию этого документа. Мы получим его через пару недель. Но я узнал, что он выдан в Луизиане.
— Это они сказали тебе?
— Нет, каждый штат имеет свой собственный шифр. Твой код 4-3-7, он присвоен Луизиане.
Карли поставила ноги на сиденье, подтянув колени к груди.
— Разве у меня такое произношение, как у жителей Луизианы?
— Нет, ты разговариваешь так, как будто ты ниоткуда. Но это не так уж необычно. Человек может сделать сознательное усилие и преодолеть акцент. Или потеря акцента может случиться, если человек подвергается влиянию носителей других диалектов. — Единственное, что не вызывало у них сомнений, что Карли приехала в штат Вашингтон три года назад. Либо из штата Монтана, как был уверен Бак, либо из Техаса, как полагала Карли, или, быть может, из Луизианы, как подтверждала карточка службы соцобеспечения. Но откуда бы она ни приехала, она могла за эти годы избавиться от любого акцента, если он у нее был.
— Луизиана, — пробормотала Карли. — Я не против оказаться оттуда. Мне нравится южная пища. Я люблю Новый Орлеан. Я неравнодушна к старым южным особнякам. И я люблю воду… — Она улыбнулась. — Да, я не будут переживать, если окажусь из Луизианы.
— Но если это так, почему ты сказала своим друзьям в Сиэтле, что ты из Техаса? Почему ты указала в своей анкете, что получила образование в Техасе?
— Может, я скрывалась от кого-то?
— Да. От меня.
Угрюмый взгляд Карли теперь напоминал его собственный.
— Лора не убегала от тебя, Бак. Она наказывала тебя.
Карли оперлась подбородком на колени и мрачно смотрела на шерифа.
— Что ты хочешь от меня, Бак? Чтобы я сказала: «О'кей, я Лора»? Сказала, что ты прав, а я нет? Что я останусь для тебя Лорой? Но тогда как насчет свидетельства о рождении? Ведь оно говорит, что я — Карли Джонсон, первый ребенок Марка и Хелен Джонсон из Далласа, штат Техас. Как ты объяснишь это?
— Здесь даже не о чем говорить. Все, что говорит свидетельство о рождении — это только то, что на свете появилась некто Карли Джонсон, дочь Марка и Хелен Джонсон из Далласа. Там нет твоей фотографии. Там нет твоих отпечатков пальцев. Там нет ничего, что доказывало бы, что в этом документе речь идет о тебе.
— Ты же не принимаешь фотографии, как доказательства, — растерянно прошептала Карли. — Я показывала тебе их.
— Ты показывала мне две фотографии, сделанные десятки лет назад; люди на них изменились до неузнаваемости.
— Но неужели тебе не бросилось в глаза сходство между маленькой девочкой и мной? — настаивала Карли; голос ее стал резким от обиды. — Почему ты его не хочешь замечать?
Бак задумчиво посмотрел на нее, потом ответил:
— Вероятно, ты видишь сходство потому, что это много значит для тебя. Потому, что ты хочешь быть Карли. За три года ты привыкла к этим фотографиям и не хочешь понять, что ты привыкла к чьей-то чужой жизни.
К чужой жизни? Карли всегда и везде носила с собой эти две фотографии. Она плакала над ними. Она утешала себя, что у нее была красивая мать и симпатичный отец, и они, вероятно, сильно любили друг друга. Даже если она осталась одна, даже если они умерли, и образы их стерты из ее памяти, у нее есть фотографии и сознание их любви.
Теперь же Бак говорил ей, что это — чужие люди, чужая кровь, чужая жизнь… О Боже, она не могла больше выносить это…
Вскочив на ноги, Карли сдернула свой жакет с крюка и дрожащими руками надела его. Бак встал и обошел вокруг стола.
