Ты ещё не знаешь, что за тобой ведется охота.
Ты еще не знаешь, что завтрашний вечер может стать для тебя последним.
Глава 21. Самое ценное
Пробуждение мое болезненное и тошнотворное. Голова гудит невыносимо. Состояние такое, будто я отхожу после тяжелой пьянки, даже хуже.
Кажется, я лежу… где-то. Слышу невнятные мужские голоса и надменный женский, приказывающий:
– Подсыпьте ему вот это, как и договаривались. С меня причитается.
– Все сделаем в лучшем виде!..
Скрипы, шорохи, удаляющееся цоканье каблуков.
Вашу ж мать, что происходит? Где я? Сколько времени я провалялся без сознания?
Веки тяжелые, руки тоже словно налиты свинцом.
Последнее, что помню, – это гребаного плюшевого медведя, который кинулся на меня с ножом, как полоумный.
Кажется, я теперь боюсь плюшевых игрушек. И медведей. И темноты. И квестов, мать их четырежды через пёсий хвост. Хороший такой квест, реалистичный, ага. Отличное свидание получилось, душевное.
Помню, как эта плюшевая дрянь по-настоящему ранила меня, как я сполз по стеночке, теряя сознание. Помню недоуменную Аню, которая, небось, думала, что я прикалываюсь так неудачно… Черт, где она сейчас? Смогла ли выйти из той комнаты?
Только мысль об Ане заставляет меня открыть глаза. Белый потолок. Белые стены. Приглушенный свет и вонючий аромат медикаментов. Кажется, я в больнице. Значит, из квеста мы всё-таки выползи… Или меня уже тащили? Не помню… Черт, почему же состояние такое невыносимо сонное, мысли совсем не хотят собираться воедино.
А Аня, Аня где?
Оглядываюсь по сторонам. В палате я один, хотя пара соседних коек выглядит обжитыми. Одеяла смяты, валяются чьи-то вещи… За окном темно, значит, сейчас ночь или поздний вечер.
Ненавижу быть слабым и с титаническим трудом все же заставляю себя осторожно сесть на больничной койке. В горле пересохло, а воды рядом нет. Воды… Мне нужна вода. Кричать и звать кого-то на помощь сил тоже нет. Да и что-то подсказывает, что мне сейчас лучше вести себя тише… Черт знает почему, но интуиция заставила меня бесшумно добраться до двери на дрожащих ногах и прислониться к холодной стене, прислушиваясь к негромким голосам в коридоре.
– Ты слышал, что тебе было сказано? Что парня надо кончать сегодня же. Время не терпит.
– Да ладно тебе, все терпит! Расслабься, у нас весь вечер и вся ночь впереди, давай сначала матч досмотрим. Зоя все равно еще не ушла, надо дождаться, пока она свалит, а то она забьет тревогу раньше времени.
– Еще надо будет разобраться с той рыжей бабой, что вокруг все время вьется…
– Успеем, куда они денутся от нас? Этому ушлепку недолго осталось, и бабу его без нас порешают.
Мужчина гогочет над собственной шуткой (а он шутил?), его собеседник вторит. Голоса удаляются и окончательно стихают, а я стою полумертвый и почти не дышу. Это они обо мне, что ли? Это меня надо кончать? Да твою ж мать!
Судорожно вздыхаю и вытираю пот со лба тыльной стороной ладони.
Валить. Димон, надо валить отсюда как можно быстрее, если хочешь жить. А ты хочешь, черт побери, очень сильно хочешь. Тебе есть ради чего. И ради кого.
Осторожно выглядываю в коридор, чтобы оценить обстановку. Пусто. Медсестер у поста тоже не видно. Но какова вероятность того, что мне удастся проскользнуть незамеченным к выходу? А если кто-то выйдет из ординаторской? А если столкнусь с кем-то в лифте? И еще не факт, что охранник внизу не перехватит меня и не сдаст на руки "заботливым" врачам. Что же делать?
Плетусь к окну и облегченно выдыхаю. Второй этаж. Можно попробовать прыгнуть на козырек, а оттуда как-нибудь сползти на землю. Хреново будет развлекаться так в моем состоянии, но выбора, кажется, нет.
Беглый осмотр кровати и прикроватной тумбочки подтвердил отсутствие моих вещей в палате. Только брюки да футболка, которые я сразу же цепляю на себя. Ни телефона, ни даже уличной обуви… Хватаю мужские ботинки, стоящие у соседней койки. Они немного жмут, но это лучше, чем ничего. В тумбочке хозяина обуви обнаруживаю какую-то мелочь, сгребаю и ее. Прости, мужик, мне сейчас нужнее.
Я весь обращаюсь в слух, нервы напряжены до предела, реагирую на малейший шорох. Тишина, из коридора не доносится ни звука. Стараюсь как можно более бесшумно открыть окно, хотя оно все равно предательски поскрипывает.
Моя попытка спрыгнуть на козырек выглядит крайне убого. Я пыхчу, как паровоз, идиотски болтаю ногами, пытаясь ухватиться получше за что-нибудь. Голова кружится, мышцы еще совсем слабые, да и раненый бок колет нещадно. Пальцы соскальзывают, и я грохаюсь на козырек как изящный мешок картошки, больно ударившись спиной о бетонные плиты. Потираю ушибленную спину, мысленно складывая маты, и осторожно выглядываю вниз, оценивая обстановку. Никого. Рядом клумбы с цветами, можно прыгать прямо в землю, посадка будет не сильно жёсткой.
Вместе со мной вниз выглядывает рыжий кот, который до моего появления мирно спал на козырьке, а теперь, всклокоченный, таращился на меня огромными зелеными глазами.
– Чего смотришь? – ворчу я. – Не привык тут к шумной людской компании, да?
Дожил, блин, с котом разговариваю.
Я грациозно сваливаюсь в клумбу, отплевываюсь от земли и задворками пробираюсь к выходу. Не рискую идти через главный вход, кажется, у меня мания преследования цветет во всей красе. Никому не доверяю. Шарахаюсь от прохожих, как от прокаженных.
К счастью, я знаю эту местность и знаю, как добраться отсюда до дома Ани. Мелочи в кармане как раз хватит на проезд.
Запрыгиваю в полупустой автобус, который останавливается неподалеку от аниного дома.
Вот так вот… Среди сотен знакомых и приятелей я бегу именно к ней за… а зачем? Не знаю… Но хочу убедиться, что с ней все в порядке. Сердце не на месте.
Устало прислоняюсь лбом к холодному оконному стеклу. Редкие пассажиры смотрят на меня подозрительно, и я мысленно усмехаюсь. Да уж, видок у меня сейчас тот еще: лакированные черные ботинки, перепачканные в земле светлые брюки, белая
