Прерывая речь восхищённо-горестными междометиями, незнакомая женщина перечисляла ещё каких-то писателей, художников, режиссёров и прочих деятелей искусства, а Сесилии не оставалось ничего, кроме как машинально припоминать всё, когда‐либо ею прочитанное, прослушанное или увиденное, иногда признаваясь себе в том, что да, пожалуй, кое-что из названного в своё время пришлось ей по вкусу… Разговор перестал быть для неё бредом. На работе, в офисе, когда совсем нечего было делать, она действительно под настроение сочиняла стихи и записывала в толстый кожаный ежедневник. Но никому не показывала. Стеснялась. «Как они могли узнать?» Мозг её снова заработал в нужном направлении. «Кто-то из сотрудников? Но кто? Может быть Брэйди? Или Гаррет? Они оба вечно ходят мимо моего столика с какими-то мутными глазами». Кто-то любит её. Любит! Вот только кто?
— Вы одна на всём свете сможете понять его сложную и чувствительную натуру, — продолжала женщина. — Он такой утончённый эстет, изящный интеллектуал, что может полюбить только существо близкое к нему по степени развития ума и духа. Мне порой становится так жаль его: он так одинок! Бывает, садится в кресло на террасе и смотрит вдаль, а глаза подёрнуты туманом, и не поймёшь, о чём думает… Наверное, о Вас…
В сознании у Сесилии начал вырисовываться — сперва контуры, затем штриховка, цвет, всё яснее и яснее, — образ романтического героя. Высокого. Зеленоглазого. Со взором полным неизбывной вселенской печали, мраморно бледным лбом, будто светящимся изнутри и прочерченной через него наискосок темно-русой прядью.
Образ вечно одинокого героя, такого же как и она сама, неустанно ищущего, но так и не находящего. Он любит её… Где-то далеко. Или, быть может, совсем близко. А то, что он женат… Ну это ничего. Можно будет что-нибудь придумать.
Женщина ещё что-то возбужденно говорила, когда в трубке послышалась какая-то возня, далёкий недовольный голос, и связь внезапно оборвалась. Сесилии в висок забарабанили противные короткие гудки. Через минуту с этого же номера снова перезвонили.
— Да? Что-то ещё? — Сесилия немного волновалась, нажимая кнопку «ответ»; она всё же была полна решимости выпытать хотя бы имя звонящей, а уж там…
Но вопреки ожиданиям она услышала в трубке совершенно другой голос. Мужской. Мягкий, глубокий и как будто бы грустный или очень усталый.
— Госпожа… — вежливо заговорил неизвестный, выдержав паузу, чтобы она догадалась: он не знает, как к ней обращаться.
— Сесилия… — подсказала она.
— Госпожа Сесилия, — продолжал он. — простите, пожалуйста, ради Бога, мою жену. Она побеспокоила вас, и наверняка наговорила много странного. Извините ещё раз. И выбросите всё из головы. У моей жены тяжёлая форма шизофрении, она не отвечает за себя.
— Да… Но… Невероятно… — потрясённо шептала Сесилия. — она ведь угадала, что я блондинка, и рост у меня около пяти с половиной футов, я люблю носить жемчуг и пишу иногда стихи…
— Это череда досадных совпадений, — мягко возразил мужчина. — она всем это говорит. Звонок не имеет лично к Вам никакого отношения. Она обзванивает в день сотни, тысячи номеров, сколько успевает, пока я на работе. Не могу же я всё время находиться рядом, вы понимаете. У моей жены навязчивая идея, что я непременно должен любить блондинку ростом в пять с половиной футов, с жемчугом на шее, которая обязательно писала бы стихи.
— Но я действительно пишу стихи… — зачем-то сказала Сесилия, цепляясь за эту фразу, словно за последнюю надежду на спасение.
Она вздрогнула от того, насколько одиноко и потерянно прозвучали её слова. Точно маленькие камушки упали в пропасть. Такую глубокую, что даже не будет слышно отзвука их удара о дно.
— Мне очень жаль, — снова послышался мягкий и грустный голос, что так прекрасно сочетался с выдуманным Сесилией образом, — ещё раз прошу нас извинить. Прощайте.
Из трубки напоследок донёсся отдаленный визг, истошный, обессиленный, пугающий своей безнадёжностью. Сесилия отняла её от уха и положила на колени, не нажимая отбой. В трубке, наконец, всё смолкло, и глухо, как крупные капли по шиферу, застучали короткие гудки.
ЖИЛА БЫЛА БЛОНДИНКА
(наблюдения официантки)
Мое настоящее имя — Наталия, но друзья зовут меня просто — Тая. Мне 19 лет. Я работаю официанткой в небольшом уютном кафе «Волна», что на набережной, вы, наверное, не раз бывали там и знаете: с нашего крыльца открывается чумовой вид на разлив реки, весной и летом особенно — когда выходишь курить, вода на солнце так дико блестит, прям глаза ломит.
А дело вот в чем. Меня вызвали недавно в полицию давать показания по поводу одного очень странного события. Примерно неделю назад наша постоянная посетительница, молодая девушка, зашла как обычно, около полудня, выпила чашку кофе, тоже как всегда, латте мокиато, а потом пошла и сбросилась с моста. Довольно неожиданно, что именно меня вызвали в полицию. Что я могу особенного рассказать? Впрочем, я оказалась последней, кто видел её живой. И она была наша постоянная клиентка. Я, конечно, не стремлюсь заводить с посетителями личные знакомства, но иногда, если делать нечего, хочешь-не хочешь наблюдаешь за теми, кто находится в зале.
И вот.
Эта девушка была блондинка. Роскошная. Высокая и стройная. Ноги — во! Длиннее, чем ножки наших барных стульев, ей богу! Мордашка — Голливуд, честное слово. Будь я такой куколкой, в жизни не кинулась бы с моста. Что ей взбрело в голову? И парень у неё, вроде, был. Я поняла это из обрывков её телефонных разговоров. Я не подслушиваю, нет. Просто иногда несешь мимо поднос и волей-неволей прислушиваешься. Думать-то всё равно не о чем, кроме как о том, чтобы не уронить заказ. Впрочем, со мной этого никогда не бывало.
В тот день, помню, она тоже разговаривала со своим парнем по телефону. А в конце даже сказала ему «Люблю. Целую. До вечера». Так, как будто бы этот вечер должен был настать. Как ни в чем не бывало. Есть такие дежурные фразы, которые говоришь всегда, не задумываясь толком, нужно или нет. Хотя, может, она в тот момент и сама не знала, что пойдет на мост, или знала уже, но не хотела тревожить никого.
Скорее всего, знала. Самоубийство очень редко совершают в порыве внезапно захлестнувших эмоций. Обычно это зрелое, взвешенное решение. Его подолгу вынашивают в себе, заранее продумывают все детали. И, конечно, не подают вида. Настоящие самоубийцы никогда не выглядят как самоубийцы. А те, которые кричат на каждом углу, что собираются повеситься, утопиться или выпить яд, как правило, живут поразительно долго, не прекращая при этом действовать окружающим на нервы своими истеричными выходками. Таким образом они просто-напросто привлекают внимание, зарабатывают себе «очки», ведь им нужно получить хоть какое-то одобрение в адрес своей драгоценной персоны, услышав что-нибудь вроде: «О нет! Пожалуйста, не умирай, ты такой замечательный, неповторимый, мы все очень тебя любим.» А тот, кто действительно хочет покончить с собой, об этом не предупреждает. У меня был один знакомый парень, в школе ещё. Так он никогда даже не заговаривал на тему суицида. И на проблемы не жаловался. Вообще никому. И со всеми держался очень весело и просто. Анекдоты травил, пел под гитару. А в один из дней взял вдруг, да и шагнул в окно. Многие до сих пор думают, что он просто упал, до того лёгкий и жизнерадостный с виду был человек.
