Финн сполз по ней, зарыв голову в изгибе ее шеи, его дыхание было прерывистым и сбивчивым. Ее руки скользнули под распахнутые полы его рубашки, по его спине, запоминая каждый позвонок. Финн вздрогнул, когда она провела пальцами между лопаток, так что Эви решила убрать руку. Но вдруг она нащупала сморщенную плоть шрама, полученного в бою, и ее рука замерла…
Как только Финн почувствовал ее замешательство, он отступил и принялся застегивать брюки, выражение лица снова стало непроницаемым.
— Ты должна была уйти домой, когда я сказал тебе.
— Я не люблю, когда мне указывают, что делать. Ты уже должен был это запомнить.
— Вот, — сказал он и бросил ей бюстгальтер и топ. — Одевайся.
Ее сердце упало. Хотя чего она ожидала? Эви хотела поспорить, но передумала. Почему-то ее не очень прельщал разговор: он полностью одет, а она — с голой грудью. Приведя себя в порядок, она повернулась, чтобы рассмотреть его лицо. Был ли Финн действительно настолько холодным, чтобы выставить ее за дверь, словно ничего не случилось? Пусть это был грубый секс. Пусть все случилось слишком поспешно и жестко, они даже почти не разделись, но все равно это был лучший секс в ее жизни. На короткое мгновение Эви ощутила связь с ним, превосходившую просто физическую. Она чувствовала свою уязвимость в его страстных объятиях, а он потерял себя в ее теле. Только она могла успокоить Финна.
— Позволь мне посмотреть на него, — мягко попросила Эви. — Позволь мне взглянуть на шрам.
Финн грозно нахмурился:
— Я тебе не шоу уродов, Эви. Ты получила то, зачем пришла, а теперь выметайся отсюда.
Эви почувствовала уверенность. Любая реакция была лучше, чем ничего. Раскаленный гнев лучше ледяного равнодушия.
— Ты получил этот шрам, когда погиб твой брат, да? — спросила она. — Тебя ведь тоже чуть не убило.
Он заскрежетал зубами, и его челюсть сжалась.
— Убирайся!
— Ты чувствуешь себя виноватым, потому что умер он, а не ты, — продолжала Эви. — Вот почему ты наказываешь себя, работая столько сверхурочных часов. Ты закрываешься от всех, потому что не веришь, что заслуживаешь счастья.
Она увидела, как его руки сжались в кулаки, а вена на шее запульсировала. Его глаза превратились в кубики голубого льда, твердые и непроницаемые, отдаленные, отталкивающие, сердитые.
— Выметайся, пока я не вышвырнул тебя! — взревел Финн.
Эви вздернула подбородок.
— Я думаю, ты беспокоишься о людях больше, чем хочешь показать, — заявила она. — Возьми хотя бы меня.
Его губы изогнулись в насмешке.
— Только что это и сделал.
Кинжал пронзил ее сердце, но Эви продолжала:
— Ты ненавидишь себя за то, что нуждаешься в ком-то. У нас только что был восхитительный секс, но ты опошляешь все настолько, будто это ничего не значит. Ты сделал из него дешевку, будто просто подцепил очередную девчонку в баре. Но я не очередная девушка на одну ночь. Я та, кто переживает за тебя. Не спрашивай почему, просто так оно и есть!
Финн одарил ее сердитым взглядом:
— Ты закончила?
Эви медленно выдохнула:
— Ты мне не веришь, да? Не веришь, что кто-то может беспокоиться за тебя? Почему ты убедил себя в этом? Почему ты считаешь, что настолько недостоин любви?
— Любви? — Финн выплюнул это слово, будто нечто отвратительное. — Так ты хочешь расценивать то, чем мы занимались? Ты используешь неправильное слово, принцесса. То, что между нами произошло, имеет отличное старое доброе…
Эви закрыла глаза, пытаясь забыть грубое слово, но, естественно, это не помогло. Она снова открыла их и увидела, как Финн смотрит на нее все с тем же издевательским выражением лица. Она чувствовала боль, не поддающуюся описанию. Она была для него всего лишь сексуальным объектом, одной из многих, кого он использовал. Их близость совершенно его не тронула. А ведь она столько раз представляла себе это. Влечение к нему исказило здравый смысл. Эви чувствовала себя оплеванной дешевкой, мусором, для которого больше не было применения.
— А ты на самом деле такой, каким тебя считают, так? — злобно произнесла она.
Финн лениво облокотился на диван и похотливо оглядел ее:
— Если еще когда-нибудь почувствуешь зуд сама знаешь где, принцесса, то просто постучи в мою дверь, я с радостью помогу.
Эви направилась к выходу.
— Даже не мечтай, — сказала она и захлопнула за собой дверь.
Финн оттолкнулся от дивана и выругался. Он только что поступился собственными принципами. Из всех людей он выбрал Эви! Он должен был знать, что она не из тех женщин, которые готовы играть по его правилам. Секс с ней — не просто секс. Она столькими способами могла пошатнуть его уверенность: заинтересованными взглядами, мягким голосом, манерой прикосновения. На крошечное мгновение он потерял себя в ней.
Полностью потерял себя.
Почувствовал то, что не имел права чувствовать.
Он не связывался с эмоциями.
Он не связывался с чувствами.
Он не хотел к ней ничего испытывать. И уж точно не хотел, чтобы она испытывала что-либо к нему. Но секс был умопомрачительным, пусть ему и не хватило изящества. Все, чего жаждал Финн, — глубоко погрузиться в Эви и забыть обо всем, кроме близости.
Это было невероятное ощущение.
Финн совсем не ожидал, что она так легко отдастся ему. Ее тело реагировало на все его действия. Он чувствовал пульсацию шелковистой кожи, сильные спазмы, неровные вздохи, пока они оба приближались к забвению.
Это был не просто секс. Финн чувствовал ростки куда более прочной связи, и это пугало его. Эви показала свою слабую сторону, сослалась на чувства к нему, о которых он никогда не просил, к которым никогда не стремился и которых тайно побаивался.
Эви могла видеть его насквозь, заглянуть внутрь настоящего Финна. Но он был изуродован еще в детстве — смертью брата.
Он был мертв внутри. Но Эви со своим нежным карим взглядом продолжала поглаживать его холодное сердце, она выглядела озабоченной, спрашивала его о здоровье.
Финн не мог впустить кого-то в закрытое и заколоченное сердце. Он больше не хотел ни к кому испытывать чувства. И не хотел, чтобы кто-то испытывал чувства к нему.
Финн привык к одиночеству.
Оно было единственным местом, где он чувствовал себя в безопасности.
Джейн, помощница Лекси, пребывала в невероятном возбуждении в понедельник утром.
— Ты не поверишь какую сочную сплетню я услышала в эти выходные! — воскликнула она, как только Лекси вошла в кабинет, стараясь сохранить безразличное выражение, но ее сердце пару раз запнулось от паники.
