Дик нахмурился.
— А чего ради ты должна была останавливать его? Доверять человеку, которого знаешь не первый год, — это совершенно нормально. Тем более мужчине, жена которого твоя хорошая подруга. Это я должен был действовать куда решительнее, когда понял, что Расселл элементарно пытается соблазнить тебя.
— И все же, когда он ушел, ты нашел в себе силы извиниться за свои подозрения, — напомнила Хейзл.
— Потому что я пытался понять, основаны ли они на фактах или просто на ревности.
— На ревности? — удивилась она.
— Да. — Дик поднес к губам руку Хейзл и поцеловал ее. — Пока я был в отъезде, ты скрывала от меня те разительные изменения, что с тобой происходили, и мне потребовалось время заново привыкнуть к тебе. Плюс к тому я сам довольно долго пробыл с Паолой, а, как ты совершенно правильно заметила, доверие не может напоминать улицу с односторонним движением. Но тебе-то я доверял безгранично, и в этом не может быть никаких сомнений. И, поняв это, я тут же успокоился. Проблема была в Расселе. И я почувствовал, что должен перед тобой извиниться.
— Я не должна была садиться с ним в машину.
Дик заключил ее в объятия.
— Сомневаюсь, что он мог бы тебя изнасиловать, моя дорогая.
— А где он сейчас?
— Где я его оставил. Валяется в грязи, там ему самое место.
— Ты уверен, что он из нее выберется?
Дик невольно улыбнулся. Пусть даже кто-то нанес Хейзл обиду, она не может изменить своему мягкосердечию!
— Я выразился образно, милая. На самом деле я оставил нашего приятеля в траве на обочине.
— Но что мне, черт побери, теперь делать с Саскией? — простонала она.
— Это зависит оттого, проболтается ли Расселл. Или, может быть, в их семье и раньше происходило нечто подобное. Ситуация не из простых, потому что такие истории могут положить конец самой крепкой дружбе. Но Расселу, — сухо добавил он, — это, конечно, и в голову не приходило.
— Ох, Дик, — произнесла Хейзл, вдруг поняв, что ее семья — самый драгоценный дар, который достался ей в жизни. — Давай завтра поедем смотреть дома.
Он внимательно посмотрел на нее и рискнул предположить:
— Бегство в пространство? Чтобы избавиться от затруднительной ситуации?
Она замотала головой.
— Нет. Куда больше — и намного. Пришло время перемен, — с силой сказала она. — Как ты и говорил. Нас ждут прекрасные годы. Пусть девочки растут на свежем воздухе, пусть у них всегда будут розовые щечки. И пусть они как можно больше времени проводят с нами…
— А как же твоя писательская карьера?
Хейзл покачала головой.
— Я могу писать в любом месте. Но не думаю, что мне захочется, Дик. Это слишком утомительно. В деньгах мы не нуждаемся, и я собираюсь отдать гонорар на благотворительные цели.
Глаза Дика вспыхнули гордостью.
— Точно?
— Столь же точно, как то, что я люблю тебя.
Жаркое послеполуденное солнце согревало серую каменную кладку просторного сельского дома, а мерное жужжание пчел навевало сон.
Жизнь в самом деле похожа на волшебный сон, подумала Хейзл, которую переполняло счастье. Порой ей хотелось ущипнуть себя, дабы убедиться, что она обрела свою мечту.
Она услышала звяканье тонкого фарфора: Дик, неся поднос с чайным сервизом, через весь дом пробирался на террасу.
Как я люблю его! — подумала Хейзл, с трудом удерживаясь от желания отобрать поднос и утащить Дика в их прекрасную спальню, которая выходила в яблоневый сад и находилась в дальнем конце дома, — подальше от глаз стремительно растущих и любопытных девчонок.
Через пару минут троица унюхает запах пирожных и, вылетев на террасу, не оставит родителям ни крошки!
Дик приблизился, и Хейзл, оставаясь незамеченной, продолжала с удовольствием рассматривать его. На нем были выцветшие синие джинсы и белая футболка, а кожу покрывал густой загар. Как ни странно, но после стольких лет супружеской жизни любовь Хейзл к мужу росла с каждым днем.
Благодаря Дику стало ясно, что размеренная жизнь вдали от городской суеты имеет свои неоспоримые преимущества. Дик сохранил активы в своих компаниях, и деньги продолжали поступать, несмотря на то что теперь он уделял делам куда меньше времени, отдавая себя семье.
Они сохранили за собой квартиру в Найтсбридже, что давало им возможность в любое время приезжать в Лондон. И тот факт, что они редко пользовались ею, стал для Хейзл потрясающим открытием: она, как и остальные члены ее семьи, отлично чувствовала себя на лоне природы.
Им удалось приобрести элегантный сельский дом георгианских времен, рядом с которым построили конюшню для лошади Лили. Наткнулись они на этот дом случайно, и, как говорил Дик, не они выбрали дом, а дом выбрал их! Изолированность от жизни, которой опасалась Хейзл, так и не дала о себе знать. Хейзл получала удовольствие от самых простых забот, но больше всего радовалась, видя, как дочери, избавленные от давящего ритма городской жизни, расцветают прямо на глазах, проводя все свободное время с отцом.
Что же до своей карьеры гуру диетического питания, то Хейзл позволила ей скончаться естественной смертью. «Волшебная палочка «Триумфа»» возглавляла национальный список бестселлеров почти четырнадцать недель, и Хейзл, осуществив свое намерение передать деньги на благотворительность, отказалась от работы над новой книгой. Ее решение вызвало крайнее волнение издателей, но Хейзл лишь пожимала плечами. Семья — самое дорогое, что у нее есть!
Второй по-настоящему крупной новостью стало известие, что Паола вышла замуж за американского банкира, который вложил не одну тысячу долларов, добиваясь, чтобы вино с ее семейных виноградников стало самым популярным в мире. Паола с мужем собирались летом нанести визит семье Треверс.
Дик поставил поднос на металлический столик, выкрашенный в белый цвет и, приподняв поля соломенной шляпы Хейзл, внимательно посмотрел в глаза жене.
Она притворно нахмурилась.
— Что?
— Я просто подумал, какой ты выглядишь счастливой и довольной.
— Ну, я… наверное, я знаю в чем дело. Дик?
— Ммм?
— Я тебе нравилась больше, когда была толстой или когда похудела?
— Ты никогда не была толстой! — строго поправил Дик.
— Перестань увиливать и отвечай!
Он улыбнулся.
— Я люблю тебя такой, какая ты есть.
Выражение его глаз сказало куда больше, чем слова, и Хейзл поймала себя на том, что она, зрелая женщина, мать троих детей, зарделась, снова почувствовав себя девочкой!
— Значит, любишь. И все же: ты больше любишь меня пухленькой или тощей?
