— Слушаю вас очень внимательно, — ответила Марджи и придвинула свой стул поближе к маленькому столику.
— Вчера мне позвонила мама, — сказала Робина. — Она была в ужасном состоянии.
— Она знает, что Робина встречается со мной, и… поняла, что больше не может молчать, — продолжил Хауэлл.
— Речь идет о твоей витрине, — закончила Робина.
Хауэлл накрыл своей широкой пятерней ее маленькую руку и произнес:
— Джорджин призналась, что это она разбила в ту ночь витрину в твоем магазине.
Марджи охнула. Да, она подозревала Джорджии Тернер, считала, что эта женщина с пуританскими наклонностями способна на подобные «подвиги». И тем не менее услышать об этом от родного брата, который к тому же встречается с дочерью хулиганки, явилось для нее настоящим шоком.
— Мама осознает, что совершила нечто ужасное, и теперь ее мучают угрызения совести, — поспешила выложить все до конца Робина. — Знаю, что это не оправдание, но таким ошибочным путем она пыталась защитить, уберечь своего внука от зла. Видишь ли, мой бывший муж был жестоким человеком…
— Да, я слышала об этом. — Марджи тяжело вздохнула и покачала головой. — Ты, наверное, настрадалась с ним.
— Теперь все это в прошлом. — Робина посмотрела на Хауэлла, и тот кивнул. Повернувшись опять к Марджи, она продолжила: — Среди его многочисленных неприятных качеств была тяга к порнографии, и он ставил знак равенства между сексом и силой.
— Это не мужчина, а какое-то ничтожество! — ужаснулась Марджи.
— Ну вот… Когда маме на глаза попалось сексуальное нижнее белье, выставленное в твоей витрине, она просто запаниковала. В ее мозгу любое изображение сексуальности, в том числе тонкие намеки на интимную близость, которые можно углядеть в этом кружевном белье, ассоциируется с поведением моего бывшего мужа. Да еще мой сын заинтересовался этим бельем. Она до смерти перепугалась, что мальчик может пойти в отца…
— Поразительно, — сказала Марджи. — Выходит, на самом деле во всем виноват этот слабоумный человек, твой бывший муж. Понимаю. И мне ясно теперь, что Джорджин стала психологической жертвой его поведения. Отсюда — ее поступок.
— Да, верно. И мама в глубине души тоже осознает это. Но в ту ночь… в ту ночь ее сознание вышло из-под контроля. А теперь она понимает… теперь она сгорает от стыда…
— Бедняжка Джорджин. — Марджи тяжело вздохнула. — Ее, должно быть, действительно потрясло все случившееся. Но пусть она не переживает. Моя страховка покрыла все издержки. И, пожалуйста, передай ей, — она задержала на Робине понимающий взгляд, — что я никоим образом не намерена предъявлять ей какие-либо претензии. Если нужно, я готова заверить ее в этом лично, чтобы у нее развеялись все страхи и опасения.
Робина взглянула на Хауэлла. Для большей уверенности. И, как заметила Марджи, с любовью. Хауэлл нежно пожал ее руку и, наклонившись к сестре, тихо сказал:
— Дело в том, Марджи, что Джорджин сегодня намеревалась отправиться к Нику. Час назад она сказала нам, что должна исповедаться перед властями.
— Что? — Марджи вскочила со стула. — Она может говорить с кем угодно, только не с Ником! Он никогда ее не поймет!
Марджи стремительно выскочила на улицу, запрыгнула в свою машину и, игнорируя ограничения в скорости, помчалась в город. Четверть часа спустя она нажала на тормоза и резко остановилась перед домом Гая Уоллеса и Джин Кокберн. Буквально через пару секунд мимо нее в противоположном направлении на сброшенной скорости проехал старый «виллис». За рулем сидела Джорджин.
Захлопнув дверцу автомобиля и бросив ключи в сумочку, Марджи быстрым шагом дошла до гаража, взбежала по лестнице до квартиры Ника и постучала в дверь.
Дверь открыл Ник. Он стоял перед ней босой, в голубых джинсах и, по всему было видно, совсем не рвался в полицейский участок.
— Я только что видела, как от твоего дома отъехала Джорджин… — Марджи чувствовала, как подскочил ее пульс. — Она говорила с тобой о моей витрине?
Он кивнул, слегка отступил в сторону, сделал приглашающий жест рукой и сказал:
— Входи, пожалуйста.
Марджи вошла и стала ходить по комнате кругами, рассматривая все подряд; потом остановилась перед ним и произнесла:
— Ник, ведь ты не арестуешь эту старушку, не так ли? Она просто пыталась защитить свою дочь, избрав для этого совсем не тот путь. Бедняжка запуталась. И все-таки…
— Я сказал Джорджин, — прервал ее Ник, — что если ей действительно не безразлична проблема жестокого обращения мужей с женами, она могла бы поработать вместе со мной в Специальной полицейской комиссии по расследованию конкретных дел. Предъявление каких-либо претензий ничего не даст. А вот если она станет помогать другим женщинам официально, так сказать, в организованном порядке, результаты будут налицо. Кажется, мне удалось убедить ее, и она обещала подумать над моим предложением.
Марджи молча смотрела на него.
— Я собирался также дать тебе возможность убедиться…
Она не проронила ни слова.
— Словом, хотел, чтобы ты кое-что узнала.
Продолжая стоять как вкопанная, она взглянула на него из-под опущенных ресниц.
— Я не знал, как лучше сказать тебе об этом, поэтому я все записал на бумагу. — Он отошел к маленькому столику, стоявшему около кресла-качалки, взял блокнот и вернулся к ней. — Я записал в этом блокноте историю моей жизни. Разумеется, опуская второстепенные детали и эпизоды и оставляя только самые важные события и повороты в моей судьбе, — пояснил он. — Из этих записей ты почерпнешь сведения о моей семье — о том, как я, будучи ребенком, стеснялся своего отца; как возмущался поведением матери, которая так и не решилась покинуть его. Ты узнаешь, с каким рвением я трудился, чтобы доказать всем: я способен добиваться таких успехов, какие моему старику и не снились. Узнаешь, что я делал большие деньги, нет, горы денег и смог жениться на красивой женщине из высшего света. Тебе станет понятно, почему я позже осознал никчемность всего этого. Ты поймешь, что подавляющее большинство богатых людей руководствуется в своей жизни бессмысленными установками, которые никого не способны сделать счастливым.
Ник глубоко вздохнул и продолжил:
— И вот тогда я почувствовал, что начал презирать себя за то, каким стал. Я начал презирать всех, кто стремился любыми путями попасть в этот грязный мир власти и денег. Так или иначе, я решил для себя, что с такими людьми мне не по пути, и резко свернул в сторону. Я вернулся в Оксфорд, стал полицейским. У меня вызрела мысль попробовать начать жить по-новому, переключиться на более естественный и нормальный образ жизни. Я решил отделаться от своих денег, но анонимно. Мне не хотелось связываться с чем-то или с кем-то лично, так сказать, во всеуслышание. — Он помолчал. — А потом я встретил тебя…
