— С этой кикиморой Анквист? — ухает как старый дед Богдан. — Вот все Лере расскажу.
— Я как-нибудь сам, — цежу я, пытаясь сосредоточиться на главном.
Что сказать Лере, твою мать? Как объяснить происходящее?
Милая, мне не понравилось отношение к тебе твоей родни, и я решил провести расследование? Или… Знаешь, дорогая, ты — родственница Анквистов. Все эти годы они следили за тобой. Пока ты ела доширак в общаге, Маргарита платила охране бешеные бабки.
Нет, я понимаю, почему семья держалась особняком. Оберегали девочку. Невеликое это удовольствие — быть родственником криминального авторитета. Тем, кто уже попал на эти галеры, никуда не деться. А Леру постарались обезопасить. Лишь приглядывали за ней издали.
А еще наверняка горечь утраты. Люди потеряли дочь. И скорее всего, считали, что внучку настроили против. Разобраться бы, как и почему Лера забыла настоящих родственников. Кто вложил в голову другую инфу?
Только на этот вопрос есть ответ. Ушаковы, мать их.
Маргарита права. Анкивисты бошки бы посносили, только заикнись о донорстве. Поэтому эти твари воспользовались трагедией и забрали ребенка к себе. А пока родственники Алены пришли в себя и поняли, что ребенка у них попросту украли, было поздно.
Гадский план. Но он сработал на все сто процентов.
Голова трещит от гипотез и версий. Как объяснить Лере? Вот главный вопрос. В любом случае это нервотрепка. А нервничать жене нельзя. Молоко и так еле восстановили. Хватит и одного захвата на наши головы.
И что тогда? Молчать? Позволить Ушаковым отираться рядом? Строить из себя заботушку?
— Да что произошло? — возмущенно роняет Богдан. — Тебе там по репе настучали? Отказался бы уже от этого Анквиста. Я тебя предупреждал, Тима.
— Уже не могу, — мотаю я головой. Кем там Федор приходится моей Лере? Дядей?
Слава богу, хоть двоюродным. Седьмая вода на киселе.
Еще бы, конечно, самому все перепроверить. Но Маргарита врать не будет. Хотя, может какие-то нюансы не учесть. Посчитает их не заслуживающими внимания.
«Андрей, — пишу я Сорокину. — Мне нужна вся информация на родственников Федора Николаевича. Дяди, тети и прочие девери. Все нужны!»
— Мы собирали досье на младшего брата отца. Морпех, блин. Заслуженный человек. Папа — доктор наук. В кого это чучело уродилось?
— Вот давай мне про морпеха поподробней. Про его семью и детей.
— Да нет там никаких подробностей, Тимофей Сергеевич. Живет мужик вдвоем с женой. Детей нет. Дочка одна была, и та погибла.
— А сколько ей было лет? — интересуюсь я на всякий случай. Я совсем забыл уточнить даты у Маргариты.
— Да молодая еще. Двадцать три года всего. С сестрой погибли. Фединой родной.
— Ну я понял, — вздыхаю я, торопясь закончить разговор. И неожиданно понимаю: вот оно!
Алена родила Леру в восемнадцать. И очень похоже, Ушаков крутил роман с несовершеннолетней девчонкой. И сто пудов, жизнь его ничему не научила.
— Андрюха, а накопай-ка мне инфы на моего чудесного тестя, — порывисто выдаю я в трубку. И тут же замечаю изумленный взгляд Богдана.
— Это еще зачем, Фей?
— Меня интересуют его походы на сторону, — даю я указания партнеру по бизнесу. — Все копай, слышишь? Особенно, романы со студентками…
— Погоди, Тима… — охает Сорокин. — Так это тот самый Ушаков, что ли?
— Ну да, — усмехаюсь я с издевкой. — Герой, блин!
— Морда у него кирпича просит, — соглашается со мной Сорокин. — Но мы его вдоль и поперек прошерстили. Он налево не ходит. Даже сейчас, когда Ольга обосновалась в Шанске.
«Истории с Аленой, видать, хватило», — усмехаюсь я мысленно. Но не чувствую к этому человеку ни капли сочувствия.
— Объясни, что происходит? — требует Богдан. — Ничего не понимаю.
— Останови тачку, — киваю я на речку, виднеющуюся за редкой порослью кустов.
— Ты бахнулся, что ли? Здесь? На дороге? Чтобы мне еще раз по голове дали, а тебя грохнули! — возмущается в полный голос Столетов и с умным видом прибавляет газу.
— Ты же поговорить хотел, — роняю я печально.
— Ну так и говори! Кто тебе не дает. Мы в машине одни, — фыркает он, выруливая в левый ряд.
— Да пошел ты, — отмахиваюсь я устало. Прикрываю глаза, уходя от ответа. Но по сути, Богдан прав. Копылова закрыли. Но мало ли кто там еще моей смерти хочет.
В руке жужжит сотовый.
— Да, Лерочка? — выдыхаю я радостно. Хоть одна отдушина в жизни — моя семья.
— Тим, ты где? Скоро домой?
— Еду уже. Минут через пятнадцать Богдан меня привезет.
— Вот и хорошо.
— Что-то случилось?
— Мама звонила. Они в субботу с Ниной хотят прийти в гости. А я не придумала сразу отмазку. Теперь вся надежда на тебя. У тебя классно получается.
— Да пусть приходят, — ухмыляюсь я мстительно. И про себя добавляю: «В последний раз!»
Сегодня — среда. Мои парни до выходных обязательно что-нибудь нароют. А там решим по ходу пьесы. Спектакль обещает быть знатным. Вышибу гадюк одним махом. Только сначала расставлю все точки над буквой «Ё».
Глава 43
Лера
Муж приезжает домой поздно. Выглядываю в окно, наблюдая, как Тимофей выходит из машины. Хлопнув дверцей, спешит к дому. Движения резкие. Раздраженные. И сам весь на нерве. Кто-то разозлил. Не иначе. На ходу сквозь зубы отчитывает Богдана. Я и сама не люблю, когда в нашем доме толкутся друзья Морозова. Но сегодня Тимофей явно перегибает палку. Отмахивается от Столетова, как от надоедливой мухи. А тому как с гуся вода. Закрыв машину брелоком, Богдан идет следом. Будто у нас прописался.
Несусь к двери, намереваясь встретить мужа в прихожей. Урвать хоть мгновение, пока в дом не заявился Столетов. Но не успеваю сделать и пары шагов, как хлопает дверь. Злой и усталый Тимофей вваливается в дом. Аккуратно ставит портфель на полку и тут же притягивает меня к себе.
— Устал я, Лера, — выдыхает муж, утыкаясь мне в макушку.
— Где ты был? — улавливаю я легкий запах алкоголя и какой-то снеди. Явно не в администрации города наливали.
— К Маргарите мотался, — морщится, как от зубной боли, Морозов. И разувшись, ведет меня наверх. Да еще и портфель прихватывает дорогой.
— А кушать? — выдыхаю я, пытаясь высвободится из настойчивых объятий.
— Потом, Лерочка, — вздыхает муж. — Все потом. Сначала нам нужно поговорить.
Тон мужа бьет по нервам. Словно наждачкой по стеклу кто проводит.
Поговорить? О чем?
— Что-то случилось? — охаю я, заглядывая в мрачное лицо Тимофея. — Что-то очень плохое? Кто-то умер?
— Да если бы, — вздыхает Тима, отворяя дверь нашей спальни.
Говорят, предательство пережить труднее, чем смерть. Да что же такое случилось, если смерть была бы лучшим выходом?
Даже дышать перестаю от страха, мгновенно опутавшего конечности. И даже не знаю, к чему готовиться. Слишком строг Тимофей. Слишком категоричен. Я его таким еще не видела.
«Может, меня оклеветали? Предоставили какие-то неопровержимые доказательства. А Тима поверил. И привез бумаги о разводе?» — лихорадочно перебираю я в уме всевозможные варианты.
Замешкавшись около комода, переставляю никому не нужные статуэтки. Трясущимися пальцами смахиваю несуществующую пыль.
— Иди сюда, — просит муж, косясь строго. Открывает портфель, словно ящик Пандоры. Заставляю себя шагнуть к столу. Опасливо гляжу на мужа. Пришедшая в голову аналогия с ящиком Пандоры бьет по нервам. Что там у Морозова?
— Посмотри, ты ее знаешь? — кидает он на стол несколько фотографий из папки. Подхожу ближе, пытаясь унять непонятную дрожь. Кажется, сейчас посмотрю — и мир перевернется.
— Что там у тебя? — печально улыбаюсь я мужу. А он буравит меня пристальным взглядом. Будто готовит обвинение.
— Посмотри, — выдыхает Тимофей нетерпеливо.
С любительской фотографии на меня смотрит женщина в цветастом сарафане. Я ее никогда не видела раньше. Но черты лица кажутся мне до боли знакомыми. Я ее знаю. Всю жизнь знала. Даже голос ее помню и смех.
