В студии по-прежнему стояли два мольберта: один с незаконченной картиной, изображающей городок, и другой, с большим холстом, изображение на котором разглядеть было невозможно — темная ткань полностью скрывала его.
— Что это? — Дженна взглянула на Алена, дожидаясь разрешения открыть картину. До сих пор она держалась хорошо, подготовившись к визиту в студию, но теперь ей недоставало смелости просто откинуть в сторону покрывало. Почему-то ей казалось, что это право принадлежит только Алену.
— Ради этого я вызвал вас сюда, Дженна, — тихо проговорил Ален. — Она расскажет вам все, что вы хотите узнать. Она скажет истину и исправит все недоразумения. Картина на мольберте — портрет. Он был закончен много лет назад и с тех пор стоял на месте. Отдыхая, ваш отец сидел в этом кресле и смотрел на портрет. Встаньте вот сюда, и вы увидите то, что он видел каждый день.
Под пристальным взглядом Алена Дженна послушно отошла в сторону. Ее сердце вдруг беспокойно заколотилось — Дженна понятия не имела, о чем говорит Ален. Она заметила только, что Ален вдруг стал слишком серьезным и что этот портрет имеет для него огромную важность. Ален снял покрывало, и Дженна замерла на месте, сильно побледнев.
На портрете была изображена девочка на велосипеде и хорошо передано движение. Серебристые волосы девочки летели за ее спиной, ясные глаза задумчиво и грустно смотрели на мир, а светлую кожу покрывал первый загар. Длинные, тонкие ноги виднелись под взметнувшимися складками школьной юбки, под воротником белой блузки был завязан полосатый галстук. Даже значок на темном жакете не был забыт.
— Это я… — прошептала Дженна, не сводя глаз с изображения. Такой она была много лет назад. Она видела свои задумчивые глаза, узнавала забытые чувства на нарисованном лице, и давно ушедшие годы со всей ясностью возвращались к ней.
— Да, это вы. — Ален подошел к картине и прочитал подпись, сделанную почерком отца Дженны: — "Дженна в шестнадцать лет". Это действительно вы. Он дорожил этим портретом до самой смерти.
— И все-таки ни разу не встретился со мной. Откуда он мог знать, как я выгляжу? Это невозможно.
— Возможно, Дженна, — у него была фотография. Я взял ее себе и с тех пор храню. — Он испытующе взглянул в горестное лицо Дженны. — Вы были нужны ему, Дженна. Он хотел вернуть себе дочь больше всего на свете.
— Но он никогда не приезжал даже повидаться со мной, ни разу не написал. Не пытайтесь обмануть меня, Ален. Из вашей затеи ничего, кроме печали, не получится. — Она отвернулась и закрыла лицо дрожащими руками. — Можно я уйду?
— Да, — глухо проговорил Ален. — Если вы не видите здесь ничего, кроме портрета, не можете переступить порог очевидного, тогда, вероятно, вам следует уйти. Может, вам вообще не стоило приезжать сюда.
— Я и не хотела приезжать. Значит, вот что вы обещали мне — корни, оставшиеся у меня во Франции? Портрет, написанный с фотографии?
— Корни — это любовь, — резко возразил Ален. — Они здесь, и вам нужно только поверить в это.
— Какая еще любовь? Здесь ее никогда не было! — Дженна обернулась, сверкнув глазами, но тут же уронила голову — слезы затуманили ее глаза, а жалость к самой себе, к матери и к человеку, которого Дженна едва помнила, заставила их заструиться по щекам. — Вы считаете, что я веду себя как ребенок?
— Нет, Дженна. Впечатления детства живут в нас до конца жизни. Возможно, если бы вы были немного другой — менее чувствительной, менее чуткой к горю своей матери…
— Ее горе было не беспричинным! — Дженна сердито вскинула голову, но слезы текли, не утихая, и Ален, что-то пробормотав, шагнул вперед и обнял ее.
Он положил голову Дженны к себе на плечо, и Дженна обнаружила, что уютно свернулась в его руках, постепенно успокаиваясь. Рука Алена бережно пригладила ей волосы. Ален обнимал ее, пока рыдания Дженны не утихли. От ее слез промокла рубашка Алена, и Дженна подняла руку, вытирая мокрые щеки и бездумно разглаживая белую рубашку, словно пытаясь высушить ее. Ее пальцы ощущали тепло кожи Алена сквозь шелк, чувствовали гулкие удары его сердца.
Дженна замерла — должно быть, обида отразилась на ее лице, поскольку Ален недовольно взглянул на нее.
— Иногда вы делаете совершенно необдуманные поступки, не заботясь о последствиях, — пробормотал он, поворачивая Дженну в другую сторону, где у стены стояла длинная скамья. Здесь Дженне волей-неволей пришлось смотреть на портрет, и Ален тоже смотрел на него, нахмурившись.
— Такой я впервые увидел вас, — мрачно признался он. — Я взял фотографию и хотел немедленно отправиться к вам, познакомить вас с отцом, но он не позволил мне.
— Я… я ничего не понимаю. — Дженна подняла на него залитые слезами глаза, и Ален вытер их почти машинально.
— Конечно, как вы можете понять? — с горечью отозвался Ален. — Вам же ничего не объяснили. — Он снял руку с плеч Дженны и прислонился к стене, не отрывая глаз от светловолосой девочки на велосипеде, готовой умчаться прочь под ветром, развевающим волосы. — Я часто размышлял, почему амбициозная, капризная Имоджин вышла замуж за Расселла, — задумчиво продолжал он. — Он был художником, человеком непрактичным, начисто лишенным житейской хватки. Вам известно, чем ему пришлось пожертвовать, чтобы обеспечить вас материально? — Дженна покачала головой, и Ален резко отвернулся, снова глядя на девочку с портрета, кажущуюся реальной. — Тогда он еще не пользовался известностью и должен был забыть о своих желаниях, чтобы заняться прибыльной работой. Работа удручала его, но приносила деньги — для его жены и дочери. Расселл рисовал, когда мог — в редкие свободные часы, в отпуске. Имоджин отказывалась выезжать с ним и не отпускала вас.
Вдруг Ален поднялся и прошелся по комнате, прежде чем обернулся к Дженне с решительным лицом.
— В жизни вашей матери был другой мужчина, Дженна. — Взглянув ей в лицо, он поднял руку, заставляя ее замолчать. — Этого вы не можете отрицать, — резко заявил он. — Вы были слишком малы, чтобы знать об этом.
— Нед Кларк, поверенный, говорил, что бракоразводный процесс возбудила мать, — призналась Дженна.
— Так и было, и Расселл был настолько убит горем, что даже не пытался бороться. — Ален снова сел рядом и повернулся к Дженне. — Но он не желал разлучаться с вами! — разгневанно произнес он. — Эта часть соглашения внешне выглядела вполне пристойно. Расселл вроде бы получал право встречаться со своей дочерью, когда пожелает. Ваши родители согласились, что не стоит впутывать вас в свои ссоры. Вам было всего восемь лет, и у вашей матери хватило ума не таскать вас на судебные разбирательства. Но она обвела Расселла вокруг пальца. Имоджин получила дом со всеми вещами, машину и деньги в банке. Несмотря на то, что Расселл подозревал о существовании другого мужчины, он был готов отдать все, лишь бы видеться с вами, лишь бы его не лишали дочери, и ваша мать милостиво согласилась.
