Алексис фыркнула.
- Хвоста и рожек нет, а в остальном все как в рекламе.
Соседка обиделась.
Впрочем, кто-то и рассмеялся. Это был фотограф, недавно испытавший публичное оскорбление действием. Алексис посмотрела на него с изрядной дозой симпатии.
- Исчадье ада наш Микки, - мрачно сказал он. Алексис была согласна с таким определением.
- Он вас сильно ударил? - участливо спросила она.
- Фотокамере пришлось хуже, - пожал он плечами и тут же рассмеялся. - Впрочем, она застрахована. Если так пойдет и дальше, страховым компаниям придется посвятить Микки Слейну особый пункт. На этой неделе он довел счет до трех, как мне говорили.
- Ведет себя как мальчишка, - сказала Алексис и наступила на ногу импульсивной соседке. Женщина уставилась на нее. Алексис извинилась. Женщина молча отвернулась.
Алексис вздохнула. Гнев уже остывал. Не подогреваемая им, она снова стала высокой, неуклюжей девушкой в полном опасностей доме.
Она огляделась. Их так много. Не только люди, неожиданно проходящие мимо, но еще и бокалы, и столики, и высокие вазы с изысканными букетами на хлипких старинных подставках. Даже не будь такой толпы, она вряд ли сумела бы благополучно пройти среди всего этого.
Алексис прикусила губу в нерешительности.
Терраса, подумала она. Это то, что нужно. Французские окна были к ней гораздо ближе, чем дверь. Вряд ли кто-то пойдет туда холодным апрельским вечером. Оттуда можно сбежать домой по пожарному ходу. Девушка осторожно двинулась к своей цели.
До террасы она добралась без происшествий. Благодаря ли сосредоточенности или искреннему желанию, но ей удалось никому не наступить на ногу и ничего не разбить по пути. Беда скрывалась за дверью, выйдя из которой она врезалась в чье-то большое тело.
Алексис вскрикнула и выронила второй бокал за этот вечер. Он разбился, брызнув осколками на ее босоножки. Она невольно отступила.
- Не двигайся, - прозвучал резкий, как удар бича, приказ.
И она поняла, кто это.
- Что ты здесь делаешь? - яростно прошипела она.
- Слежу за тобой. Держись, - весело сказал он. И прежде чем она поняла, что должно произойти, сильные руки обхватили ее за талию и подняли высоко над разбитым стеклом.
- Потряси ногами, - приказал он. - У тебя стекло на босоножках.
Не удосужившись посмотреть, последовала ли она его совету, он отнес барахтающуюся девушку в дальний угол террасы. Был момент, когда она почувствовала, что он оступился, но тут же восстановил равновесие, как канатоходец, не ослабив хватки на талии.
Когда он опустил ее, Алексис показалось, что руки помедлили. С неприятно заколотившимся сердцем Алексис вырвалась и неуклюже сказала, стараясь скрыть замешательство:
- Отпусти, ты…
- Характер! - Хриплый голос с заокеанским акцентом смеялся над ней, и это был недобрый смех. - Что ты здесь делаешь?
Она заговорила громче:
- Вообще-то я собиралась уйти.
Он покачал головой, что можно было только угадать в темноте.
- Не дожидаясь танцев? Ты же упускаешь шанс. Я не прочь потанцевать с тобой, - нахально заявил он.
Алексис содрогнулась.
- Танцы? - В ее голосе звучал неподдельный ужас.
Возникла небольшая пауза, во время которой она чувствовала на себе его пристальный взгляд.
- Я был не прав, - проворковал он. - Конечно, ты должна избегать танцев. А вдруг придется подпирать стену? С твоим-то милым характером. Подумать страшно.
- Это мое дело, - с достоинством сказала Алексис.
Правда заключалась в том, что на танцах она была так же неуклюжа, как и всюду, но Алексис скорее умерла бы, чем признала это под издевательским хладнокровным взглядом Майкла Слейна.
- Я иду домой, - решительно заявила она. Он все смеялся.
- Через парапет? У тебя что, парашют под блузкой?
- Зачем парашют, когда есть пожарный ход. Он повернул голову.
- Ага, понимаю. - Немного помолчал, а потом сказал - так спокойно, что ей и в голову не пришло, что за этим может последовать: - Тогда, я думаю, надо пожелать друг другу спокойной ночи.
А последовали за этим объятия, в которых даже неопытная Алексис определила чистейшую игру. Она яростно оттолкнула его. Поцелуй был слишком холодным, чтобы оправдать ее участившийся пульс. Ей так давно не приходилось испытывать сильные чувства, что собственный темперамент оказался для нее сюрпризом. Движение было слишком резким. Хрустнул тонкий каблучок, и девушка едва не упала.
- Черт! - выругалась она, выпуская темперамент на волю.
Противник глянул вниз и поддержал ее.
- Это называется невезение, - веселился он. Алексис вскинула голову.
- Невезение ни при чем. Все это из-за тебя. Видеть тебя не хочу.
Она высвободилась и направилась к пожарному ходу.
- Не спеши, - сказал он, останавливая ее. Властная рука нашла ее запястье под самой грудью и прожгла тонкий жоржет. Алексис остановилась как подстреленная.
Он повернул ее лицом к себе.
- Чтобы доказать теорию, одного эксперимента недостаточно. - Голос звучал хоть и весело, но жестко, непреклонно.
Его голова приблизилась. Все силы Алексис уходили на то, чтобы сохранить равновесие на одном каблуке. Дыхание стало вдруг необычайно трудным делом. Надменного натиска, которого она ожидала, не было. Едва касаясь губами ее рта, он нежно ласкал его и пробовал языком. Ни нажима, ни требования, ни наглого вторжения; и все-таки с дыханием у нее не ладилось.
Это, подумала она, настоящее мастерство. И далеко не ее класс.
Алексис протиснулась в дверь кухни, сбросила черные лаковые босоножки и включила свет. Так и есть. Починке это не подлежит. Она тяжело вздохнула и зашвырнула босоножки в ведро.
А нечего показывать норов незнакомцам. Впрочем, мрачновато подумала она, после вялого безразличия последних месяцев даже неплохо - узнать, что еще способна разогреться.
Алексис села, вытаскивая шпильки из волос. Освобожденная рыжая масса упала на холодные плечи.
С Патриком она никогда не теряла самообладания. Уронив голову в ладони, Алексис погрузилась в воспоминания. Она так преклонялась перед ним, так безоговорочно верила каждому слову… Но неужели нельзя было догадаться, что такой человек, как Патрик, - красивый, талантливый, преуспевающий - не может до сих пор быть одиноким?
Конечно, она понимала, в чем дело. Он намеренно скрывал правду. Он никогда не говорил о своей семье. После смерти крестной матери Алексис многие годы не видела никого из них, пока Патрик не предложил руководить ее занятиями в то длинное тяжелое лето перед поступлением в колледж восемь лет назад.
