— Ну что? — шипя, поинтересовалась Матрена. — Как же ты Светозара приворожила? Тихоней притворялась! Ведьма!
— Ведьма, ведьма, ведьма… — пробежал в толпе ветерком шепоток.
Несмеяна сделала шаг назад. Оглянулась. Свекровка из-за угла так и не показалась.
— Думала, никто не поймет, не узнает? — продолжала Матрена, наступая. — Думала, все тебе с рук сойдет? А коли мы тебя сейчас в воду? Вот пусть вода и покажет твое истинное обличье.
Девушки нехорошо заулыбались, закивали.
Несмеяне стало страшно. А ведь с них и правда станется…
— И чего встала, рот разинула? — внезапно раздался сзади звонкий Настасьин голос. — С подругами треплешься, будто других дел нет? А вода сама себя натаскает? Давай-давай, поторапливайся!
Обомлевшие девки расступились. Вконец оробевшая Несмеяна послушно кинулась к колодцу.
— А-а, Матрена! — протянула Настасья. — Зря, значит, про тебя говорят, что ты с печи слезаешь, только когда солнце макушку припекать начнет. А иди-ка тоже ко мне в невестки. Я Бориславу скажу, он живо сватов пришлет.
Матрена побледнела. Борислав был главный повеса и кутила в деревне, и никто не верил, что он остепенится.
— Набрала? — снова прикрикнула на Несмеяну Настасья. — Ну так чего встала столбом? А ну пошли.
И Несмеяна послушалась, чувствуя на себе колючие взгляды. А когда они с Настей свернули за угол и прошли еще немного, та забрала у нее одно ведро и вздохнула.
— Не обижайся, — попросила она. — Я когда замуж за Финиста вышла, тоже хлебнула. Пусть уж лучше радуются, как тебе со свекровью не повезло, нежели злятся, что повезло с мужем.
***
Отца Светозар нашел в поле. Вместе с Бориславом и Тихомиром он косил пшеницу. Борислав кинул какую-то скабрезность по поводу его новообретенного статуса, но Светозар лишь отмахнулся. Подошел ближе к отцу, склонил голову.
— Ты чего? — недоуменно нахмурился Финист.
— Я ошибся, — выдохнул он. — Этот брак — ошибка…
Слова обожгли. И еще сильнее заболело сердце.
Отец помрачнел.
— Когда ты пришёл ко мне, я спросил, хорошо ли ты подумал, — строго сказал он. — И ты ответил, что только об этом и думал последние десять лет. Что же изменилось за одну ночь?
— Она меня не любит.
— И как же ты это понял?
— Сама сказала.
— А что ж она раньше по-другому говорила?
— А я не спрашивал раньше… — выдавил из пересохшего горла Светозар.
А ведь и правда, ни разу не спросил… Думал, если согласится, значит, все остальное прилагается. А оно вон как: брак отдельно, чувства отдельно. А он еще смеялся, что это Тихомир с Бориславом дураки. Главный дурак-то оказался он.
— Вы женаты, — весомо произнёс Сокол. — Этого уже не изменить. Ты получил, что хотел. И подумай о жене. Что с ней будет, если ты сейчас решишь все переиграть?
Светозар ничего не ответил, вцепился в волосы. Земля уходила из-под ног, и рушилось все, что он успел вообразить себе за почти десять лет.
— Ладно, не горюй, — вздохнул отец. — Ты поторопился, но сделанного не воротишь. Любит не любит, а вам теперь вместе быть, и жить дальше как-то надо. Нос она от тебя вроде не воротит, и то хорошо. Твоя мать полюбила меня до свадьбы, но не с первого взгляда.
— Так что же делать? — прошептал Светозар.
Финист пожал плечами.
— Женщина — она что дикий зверь. Ее приручить надо. Где-то лаской, где-то разговором. Я когда твою мать впервые увидел, попытался поцеловать. А она мне знаешь что сказала? Что воображаю про себя много лишнего. Ты ей дай себя узнать. Авось узнает — полюбит. Спроси, может, хочет чего. Все-таки в чужой дом пришла. И не злись на нее. Сам виноват. Такие вещи до свадьбы спрашивать нужно.
Отец махнул косой, а потом замер на мгновение и снова повернулся к нему, посмотрел внимательно.
— Свет, ты говорил, что она знает про нас. Ты же не обманул? Она ведь знает, кто ты?
— О чем там знать…
— Светозар!
Борислав с Тихомиром синхронно подняли на них головы, оторвавшись от своего занятия. Светозар сделал шаг назад.
— Знает. До свадьбы знала. И не боится.
— А про меня и братьев?
— Нет. Но если узнает, никому не скажет.
Финист хмурился и молчал. И это было худшим наказанием.
— Ладно, — наконец отозвался он. — Но если что случится, то ты ответ держать будешь перед всей семьей и перед своей совестью.
Светозар кивнул.
Что же он натворил?
***
Дом семьи Светозара был большой и светлый, но чужой. И люди в нем были чужие. Несмеяна привыкла к тому, что отец весь день проводит в кузне и приходит лишь под вечер, и теперь, постоянно пересекаясь то с Настей, то с Бориславом, то с Тихомиром, чувствовала себя словно животное в клетке на балагане, выставленное на всеобщее обозрение. Больше всего ее пугали встречи с Финистом. В присутствии свекра она старалась стать как можно меньше и незаметнее. И вроде комнат было много: внизу горница, кладовая, чулан и клеть, а сверху четыре опочивальни, но особо не спрячешься никуда, ведь нужно работать. Светозар ей теперь не докучал и с разговорами больше не лез, ходил понурый и выглядел болезненно: осунулся, посерел. В опочивальню он приходил поздно и по ночам к ней больше не прикасался.
— Ты не захворал? — аккуратно спросила она как-то раз. Муж же все-таки, должна побеспокоиться.
Светозар глянул на нее едва ли не испуганно.
— Нет, — буркнул он и поспешно ушел.
Так Несмеяна осталась в этом доме совсем одна. И никто вроде не обижал, но чувствовала она себя гостьей, которой позабыли указать угол, куда можно приткнуться. Это был не ее дом. Но еще сложнее было от того, что этот дом уже имел другую хозяйку. У отца Несмеяна всю работу давно привыкла выполнять по ею заведенному порядку. А тут был другой, установленный Настасьей. И хотя свекровь и не требовала от нее ничего особенного, и не ругала за оплошности, все равно было тяжело.
Испросив разрешения, Несмеяна исправно бегала к отцу, помогала с домом и огородом, готовила немудреную еду на скорую руку. И каждый раз, прибегая, отдыхала там, где все было родное и с детства знакомое. И разговаривала со своими куклами, раз за разом забывая дышать, пока лезла на полати: а вдруг батюшка нашел, и как в прошлый раз… собакам… или сразу в печь… Но куклы лежали там, где она их оставляла. Надо было перепрятать, но Несмеяна так и не придумала, куда. Не под пол же. И не в лес. Они же были для нее живыми…
Спустя две недели после ее свадьбы отец поймал ее в огороде.
— Настасья-то не сердится, что ты здесь все вертишься? — спросил он.
— Она разрешает.
— Ну, смотри. Хорошо тебе там? Не обижают?
— Хорошо, батюшка.
— Тогда я спокоен. А я, дочка, уже с Прасковьей сговорился. Так что скоро не нужно тебе будет сюда ходить.
Несмеяна и сама не знала, как в тот момент не лишилась чувств. Но после того, как закончила работу у отца, впервые за все время без всякого спроса пошла не к терему мужа, а в другую сторону, в поле.
Отец сбыл ее с рук, лишив единственного дома, который она знала и хотела знать, а теперь и вовсе закрыл для нее в него путь. Она не держала на него обиды. Он любил ее и хотел ей добра. Хотел, чтобы она была хорошей женой при хорошем муже, и, наверное, боялся, что она рассердит кого в новом доме, и не желал этого.
Живот сводило. Несмеяна прошла немного вглубь, улеглась на колосья так, чтобы оказаться будто в гнезде и чтобы не видно ее было с края поля. И пролежала так пару часов, до самого заката. Там-то ее и нашел Светозар.
Снова нашел.
Однажды она уже сбегала. Когда умерла ее мать, Несмеяне едва минуло восемь зим, а батюшка запил с горя, и с перепоя становился зол и несдержан. Однажды она заигралась и забыла приготовить ему ужин. Так он ее и застал за игрой. Сильно кричал, кидал вещи, бил посуду. И пока отец громил избу, что-то приключилось с Несмеяной, она будто в столб обратилась, не могла пошевелиться, и лишь прижимала к груди кукол, пытаясь защитить от этой бури, в эпицентре которой они оказались вместе и, как ей казалось, по ее вине. Но это лишь сильнее разозлило ее батюшку. Он отобрал их у нее и кинул собакам. Собаки были голодны и злы и, не сразу разобравшись, что именно досталось им на ужин, принялись рвать соломенные тельца…
