Подумав секунду, кладу бумажную “розу” рядом с латте, чувствуя себя полнейшим дебилом. Еще и потому, что присоединяться «моя» дама не спешит.
Посмотрев на часы, принимаюсь гипнотизировать глазами дверь туалета. Она открывается спустя пятнадцать минут, и если это не акт неповиновения, то я отдаю руку на отсечение.
Зараза.
По крайней мере, теперь я понимаю, на что брюнетка спустила «наше» время.
Отбивая по плиточному полу чечетку пяткой, слежу за ней исподлобья.
Волосы собраны в высокий пучок на затылке. На губах бледно-розовая помада, которая охренеть, как сочетается с цветом ее загара и естественным цветом ее губ. Глаза стали еще ярче, потому что макияж на них стал в пару раз выразительнее. К моему удивлению, весь этот апгрейд сделал ее только моложе. На первый план вышла тонкая шея и высокие скулы.
Глотнув кофе, слегка им давлюсь и откашливаюсь в кулак.
Найдя меня глазами, она изображает очень правдоподобное безразличие, с которым мирюсь.
Овеяв новой свежей порцией своих потрясающих духов, усаживается на стул напротив.
Пока изучает дохлый натюрморт перед собой, тупо жду, упершись ладонью в колено.
Сощуренный карий взгляд ползет вверх по моей груди и шее. Поднимается выше и упирается в мои глаза.
Молча смотрим друг на друга.
Это мог бы быть момент истины, но решаю не сдавать знамен.
Оценив мое тупое упертое молчание, она протягивает руку и сминает в кулаке бумажный цветок, лениво объявляя:
— Терпеть не могу белые цветы.
— Жаль.
Резанув по моей физиономии глазами, берется за кофейный стакан и снимает с него крышку.
— Имя у тебя есть, фокусник? — интересуется между делом, изучив содержимое.
— Мне интереснее ваше, — решаю сыграть в игру «кто кого».
Не сомневаюсь, что узнать ее имя от нее самой мне не судьба. Но узнать его с каждой секундой хочется все больше. Еще больше хочется понять, кто же она на самом деле такая: содержанка, обольстительная сука или что-то иное. Сам не знаю, чего хочу, но покладистости от этой дамы на сто процентов ждать не стоит даже тому, кто сумел ее приручить.
Эта мысль рождает лихой протест в душе. Если у нее есть мужик… я ему, вроде как, завидую. Хотя бы потому, что он ее трахает, но я вдруг понимаю, что мне не хочется секса ради секса. С ней мне хочется чего-то другого.
— Можно на «ты», — выхватывает она из кучки сахарных пакетиков один.
— Не положено, — упираюсь, понятия не имея, с какой стороны к ней подкатить так, чтобы мне на башку не надели поднос.
Теряю мысль, потому что в следующую секунду ее рука взмывает вверх, задевая кончиками пальцев большой стакан латте.
Колени и бедро окатывает порцией ни фига неостывший кофе.
— Блять! — вскакиваю, морщась и тряся ладонью, с которой на пол капают горячие капли.
— Оуу… — прикрывает рукой губы и распахивает свои потрясающие глаза.
Отряхиваю джинсы, чертыхаясь.
— Большие мальчики не плачут? — наблюдает за мной, отодвигаясь от залитого кофе стола.
— Плачут, — гаркаю. — Когда яйца дверью прищемит.
— Берегите яйца, капитан Стрельцов, — советует ехидно.
Вскинув на нее глаза, хватаю с соседнего стола стопку салфеток.
Складывает на груди руки, изображая скуку.
Пихнув ногой стул, направляюсь к туалету. Попавшийся на входе под ноги мужик шарахается, пропуская меня вперед.
Помыв руки, швыряю горсть салфеток в ведро. Когда выхожу в торговый зал, понимаю, что меня хорошенько поимели, потому что за столом никого, и мелькнувшие желтые шашечки такси за окном намекают на то, что меня поимели дважды.
Глава 2. Марго
— Капучино?
Беру возникший на столе кофейный стакан и отрываю глаза от монитора.
— Спасибо, — растягиваю губы в улыбке, адресуя ее пространству и своему новому оператору Матвею.
Парень беззастенчиво пялится, ну просто нахрапистая милашка. Из той категории, которая по всем карманам раскладывает презервативы на всякий случай. Кажется, я должна донести до него, что не трахаюсь с двадцатидвухлетними подчиненными. В последний год своей жизни я вообще утратила желание “трахаться”. Я утратила интерес к мужикам и их гениталиям, с которыми они так носятся. Наверное, это дерьмовый признак — в двадцать девять расхотеть всех мужиков.
Возникшую в горле горечь запиваю кофе.
Пристроив бедро к краю стола, Матвей поясняет:
— Там на площади открыли фудтрак. Ну, типа кафешка на колесах…
— Я знаю, что такое фудтрак, — делаю глоток из принесенного им стакана, проваливаясь в календарь телефона.
По шее стекает капля пота. Беру настольный календарь и обмахиваюсь. Платье липнет к телу. Кондиционер сломался. Бардак. В офисе сонное царство и общее желание — сдохнуть от духоты.
— Ты ведь капучино пьешь?
Не помню, когда мы перешли на “ты”.
— Иногда.
— Так… какие у нас сегодня планы? — меняет он тему.
— Десять утра, Матвей, — поясняю ласково. — Пока никаких.
— Да уж, — посмеивается он. — В городе скука смертная, не Москва. Ничего не происходит.
— Тебе так кажется, — заверяю его.
Как бы то ни было, в городе мне никогда не было тесно, а восьмилетний опыт работы в журналистике научил, что всегда что-то где-то происходит. Главное это продать.
— Маргарита Максимовна… — за спиной Матвея вырастает Степан, офисный водитель.
Ура!
Запыхавшись, кладет на стол ключи и документы от моей машины.
— Вот… Все сделал. Машину забрал. Припарковал прямо у входа…
— Степочка, — мурлычу. — чтобы я без тебя делала! Буду должна…
— Ну что вы, Маргарита Максимовна, — краснеет еще больше. — если что надо, только скажите.
Послав ему благодарную улыбку, сгребаю в сумку ключи и документы.
— И… это… — застенчиво лепечет Степа. — Отличный выбор.
— Спасибо, — бормочу.
Отличный выбор, чтобы встряхнуть мое “любимое” болото.
— А что с машиной? — тянет Матвей.
— Ничего, — отрезаю, не желая вдаваться в подробности того, почему моя машина два дня подпирала забор Влада Калинкина.
Во-первых, мне некогда было ее забрать, а во-вторых…
Прикрыв глаза, делаю медитативный вдох.
Просто в задницу все. Безмозглого капитана Стрельцова туда же.
Здоровенный неотесанный чурбан. Кретин.
— Да? — срываю с рабочего телефона трубку.
— Зайди, — слышу отрывистую команду.
Положив на место трубку, встряхиваю прилипшие к затылку волосы и встаю из-за стола.
Две минуты спустя вхожу в приемную гендиректора городского телеканала, отвесив его секретарше слащавое “доброе утро”.
— Садись, — шевелит губами Миллер, указывая подбородком на стул.
Рассевшись в своем кресле, мой руководитель прижимает к плечу ухом телефонную трубку.
Обойдя трехметровый стол для переговоров, опускаюсь на стул и кладу ногу на ногу.
Охлажденный кондиционером воздух его “апартаментов” посылает по моей влажной коже мурашки. Скользнув глазами по широким мужским плечам, одетым в белую рубашку, отворачиваюсь к окну.
Годы Дмитрия Миллера не испортили. Выглядит отлично.
Глубоко, где-то очень глубоко в сердце сжимается капризный участок. Тот, который отвечает за память, видимо.
Полгода назад, когда Дмитрий Миллер объявился в редакции в качестве нового гендира, меня чуть не стошнило прямо на стол.
В восемнадцать мы с ним трахались везде, где приспичит. В основном на заднем сидении его пижонской тачки. Я была влюблена, он говорил, что тоже. А потом он сходил в армию, вернулся и женился на моей подруге. С тех пор у меня нет подруг.
Сейчас Дима — глава семьи, красавец-мужик и успешный руководитель. Лена рожает ему так, будто один год без беременности — это потраченное без пользы время.
В очередной, сто пятидесятый раз в своей жизни, я желаю им обоим идти все в ту же задницу. За что ненавижу себя, так это за то, что десять лет спустя мне все так же больно. Но еще больше я ненавижу себя за то, что мой идиотский мозг любит раздумывать о том, что было бы, если…
