мазать защитным кремом мою обгоревшую спину. А я в свою очередь была всецело готова разделить с ним любую, даже самую сумасбродную затею. Сумасбродства братьям было не занимать! Пожалуй, это то единственное, что объединяло их двоих, столь одинаковых, и настолько не похожих.
Господи, а ведь я и в самом деле мечтала. Так отчаянно мечтала уехать на море. Вместе с ним! Там, далеко от родных мест нас всегда были рады приютить в своем доме друзья. Они и сейчас зовут меня в гости. Но я не смогу. Купаться в море, без него. Одной гулять вдоль линии прибоя. Без него, без него, без него! Даже самые приятные в мире вещи вдруг становятся пыткой.
До сих пор, когда я закрываю глаза, я слышу музыку… Она касается влажной ладонью голых ступней, струится капельками вверх по коже, разливается горячей волной по венам, окутывает туманом и путается в волосах. А после устремляется ввысь, баюкая в теплых объятиях и увлекая за собой куда-то очень далеко…
Туда, где верхушки морских сосен шепчутся под вездесущим небом. Оно настолько пьяняще голубое, что хочется раскинуть руки и воспарить! Где в вечернем свете морская гладь подобна раскаленному олову.
Я сидела на берегу и слушала мелодию моря. Ей вторили звуки регги, и людские голоса, подобно музыке, испещренные ритмами акцентов. Там не было никого, похожего на нас! Но там мы были частью чего-то невыразимо манящего и бесконечно живого.
Помню пляжных собак, которым не было дела до туристов. Они, вечно озабоченные дележкой территории, проносились мимо нас, шумно лаяли и гоняли пугливых крабов. Помню домик серферов, маленькую деревянную сараюшку у самой кромки прибоя. И загорелого парня с собакой на доске, плывущих навстречу ускользающему за горизонт солнцу.
Прошлое забрало с собой наш кусочек рая. Но каждый раз, слыша эту музыку, я закрываю глаза. И возвращаюсь туда, где ощущение бескрайней свободы дарит способность летать. Где мягкий желтый песок до сих пор хранит наши следы.
Места, где мы были счастливы, любили друг друга, не обращая внимания на посторонние взгляды, упивались своей страстью… они останутся в сердце. Вернуться туда я не смогу! И поэтому пунктом моего назначения в этот раз станет прекрасное далеко. Таинственное и неизведанное!
Сегодня день рожденья Максима. Ему было бы 38. Я отмечаю каждый год, в ресторане близкого друга. У мужа было много друзей, большинство из которых теперь отдалились. Но они все еще приходят, все еще помнят. А большего мне и не нужно! Лет, проведенных вместе, мне хватит с лихвой. Возможно, многие люди за целую жизнь не испытают подобных эмоций, которые мне подарил Максим. Так я думаю каждый раз, когда слезы душат, когда хочется выть от боли и одиночества. Я ненавижу цифру тринадцать. Это число проклято, без сомнений! Вот и сегодня…
Стоило вспомнить Артема, как вместе с тем в памяти возникли образы пережитого. Жестокость, с которой он… меня насиловал. На руках проступили синяки. Теперь придется прятать их под рукавами. И это в такую жару! На правой груди отпечаталась его пятерня. Четыре заметных синеющих кровоподтека, и еще один сверху, подмышкой. Натертая промежность еще долго будет напоминать о случившемся. Больно пИсать и даже сидеть! Вообще, кто сказал, что женщина способна избежать насилия? Какой идиот придумал эти правила самообороны? Мол, удар обидчика коленом по яйцам способен решить проблемы. Как бы ни так!
Но сильнее боли физической, пожалуй, только душевная. Я прежде не знала, что он настолько сильно меня ненавидит. Как будто мстит. Но за что? За то, что я переспала с его другом. Я и в самом деле не знала, что Юрка с ним дружит. Как тесен наш гребаный мир! А если бы знала, что с того? Черт, я живой человек!
Собственно, я не ждала поддержки, мы и раньше не ладили. Артем всегда пытался как-то дистанцироваться от меня, избегал, здоровался сквозь зубы. Как будто я чем-то сильно ему насолила. Со временем я научилась не обращать внимания, просто привыкла. Списывая все его заскоки на характер, неуемный, порою бешеный, сложно предсказуемый, а вот теперь и вовсе съехавший с катушек.
В череду моих мыслей вклинивается посторонний звук. Это телефон деликатно намекает, что нужно удостоить ответом хотя бы одно из многочисленных сообщений того самого Юрки. Теперь почему-то мне совсем не хочется с ним встречаться.
Появлением Юры я обязана все той же Лидке. Ее стараниями я была выдворена из дома, насильно напоена ликером и, в компании старых подруг, отправлена довеском в гости к некому Виталику.
На улице было сыро и тепло, как бывает, вероятно, в тропиках после дождя. Такой дождь сулил грибникам солидный урожай, а умытая свежестью зелень на деревьях распушилась и задышала всеми клетками. Шаловливый ветер беспокоил ветки и с листьев падали крупные тяжелые капли. Лидка недовольно морщилась, поправляя мастерски взъерошенные волосы. А мне было все равно, я ловила капли макушкой, ощущая, как скользят они по волосам и стекают струйкам по шее.
Дверь нам открыли практически сразу.
— Виталя, — проворковала подруга и беззастенчиво повисла у парня на шее. Тот самодовольно хмыкнул и по-хозяйски накрыл ладонями маленькую Лидкину задницу.
Я отвела взгляд и нехотя ступила за порог. В скромном «предбаннике» царил полумрак. И только в дальнем конце, видимо там, где ютилась кухня, горела уютная теплая люстра. Оттуда же слышались голоса, в основном мужские.
Я по привычке зашла в туалет. Прежде, чем обрести новых знакомых, стоило убедиться в своей «неотразимости». Небольшое зеркальце над раковиной, не добавило уверенности в себе. Волосы распушились от воздействия влаги, кожа была слишком бледной и я принялась щипать свои скулы, чтобы добавить румянца. Отрепетировав выражение лица, я вышла наружу.
— Гель! — позвала из комнаты Лидка. — Гель, ну, где ты есть?
Я прикрыла дверцу туалета.
— А вы какой гель? Для тела, или бритья? — возникло на пути незнакомое мужское тело. Он вынырнул из ниоткуда и преградил мне путь. Мужчина был высоким, так что взглядом я упиралась ему в грудь. Пришлось запрокинуть голову. В темноте коридора я не смогла разглядеть его лицо. На фоне смуглой кожи белела улыбка.
— Чего? — переспросила я.
Щелкнул выключатель, и маленький коридорчик озарило светом от тщедушной лампы. Незнакомец театрально приподнял бровь. Лицо у него оказалось живое и очень выразительное. В одно мгновение оно менялось, становясь то озадаченно-хмурым, то по-детски смешливым. Короткая стрижка на светлых волосах оставляла небольшой чубчик, который забавно торчал. «Корова языком лизнула», — говорили в детстве
