Когда Андрей Анатольевич после войны попал в Киев, то обнаружил, что был, в общем-то, прав. Новые жильцы кое-что поведали о судьбе его бывших родственников. Они знали, что пожилая супружеская чета с дочерью и младенцем-внуком уехали в Крым, «в свое имение под Гурзуфом». Там следы потерялись навсегда: искать каких-то Гайченко Андрей Анатольевич не собирался, а если ребенок выжил и носит их фамилию, а не его… Значит, так судьба сложилась.
Марина так недолго пробыла в Москве, так быстро забеременела и вследствие этого так мало где бывала, что никто из окружения Андрея Анатольевича ее не запомнил. В глазах общественности он по-прежнему оставался холостяком и даже завидным женихом: не многие достигают такого положения, какого достиг он, к тридцати годам с небольшим.
Не говоря уже о полученной сразу после войны квартире — роскошной, барской квартире на любимой с детства Остоженке, по соседству с жильем его детства. От новостроек на улице Горького и в прочих престижных тогда местах Андрей Анатольевич отказался наотрез: слишком много «новой элиты» там собралось.
А в этой квартире, расположенной на последнем этаже четырехэтажного «доходного дома», обустроился с удовольствием, вкусом и комфортом. Больше всего внимания уделил, конечно, кабинету, но были и гостиная, и столовая, и спальня, и мастерская, и еще две комнаты, четкого определения функций которых не было, но одна из которых иногда служила гостевой спальней, а иногда — дополнительной гостиной, благо спроектирована квартира была с умом и небольшую перепланировку путем открытия одних дверей и закрывания других можно было обеспечить легко и просто. Вторая же всегда стояла наглухо закрытой.
Далеко не красавец, но обладавший определенным мужским шармом, темноволосый, с яркими синими глазами, Андрей Анатольевич практически до пятидесяти с лишним лет вел жизнь то плейбоя, то отшельника, в зависимости от собственного настроения и количества заказов. Мог месяцами не вылезать из мастерской, а мог взять очередную любовницу и отправиться с ней на пару недель к морю.
От брачных сетей и ловушек он уходил легко и непринужденно, поскольку был, в общем-то, однолюбом, и прекрасно видел разницу в отношениях с действительно любимой женщиной и женщиной, в которую всего лишь влюблен. На продолжении рода и, соответственно, династии архитекторов Лодзиевских он давно поставил крест, считая, что все когда-то заканчивается, и вообще — нельзя иметь все сразу.
И вдруг в его мастерской появилась новая сотрудница, только что окончившая школу лаборантка, которая не прошла по конкурсу в Суриковское училище и теперь хотела поступать в архитектурный, а до этого набраться какого-нибудь опыта. Девочке повезло — она попала лаборанткой в мастерскую к «самому Лодзиевскому», о котором ходили самые невероятные слухи. Но то, что случилось с восемнадцатилетней девушкой, было совершенно невероятно и вообще подпадало под разряд чудес.
Андрей Анатольевич порой не без кокетства утверждал, что семейная жизнь губит творческого человека, как личность, и что его семья — это его работа. На ней и попался, когда на стол перед ним лег очередной, ждущий его подписи, чертеж, а держали его за уголки, как величайшую драгоценность, две маленькие, почти детские ручки.
Андрей Анатольевич поднял глаза, увидел юную девушку, почти ребенка, с черными большими глазами и гладко причесанными волосами цвета воронова крыла. Определенное сходство с Мариной, конечно, было, но Андрею Анатольевичу оно показалось абсолютным, и в Аду Васильеву он влюбился с первого взгляда, хотя между ними было больше сорока лет разницы в возрасте.
Красивая девочка — не более того. Отца нет, мать — машинистка в каком-то учреждении, живут вдвоем в коммуналке. Образование среднее… Но, по-видимому, наметанный глаз художника-архитектора помимо всего прочего разглядел в этом незамысловатом сооружении какие-то прекрасные контуры, совершенно незаметные для остальных.
В результате — буквально несколько дней стремительных ухаживаний и — пышная свадьба, причем Ада даже не совсем понимала, что на самом деле происходит. Андрея Анатольевича она не любила, откровенно боялась, представлений о взрослой жизни не имела никаких, даже еще ни с кем ни разу не поцеловалась. И вдруг проснулась не Адой-лаборанткой, а Аделаидой Николаевной Лодзиевской, супругой знаменитого архитектора, только что утратившей невинность. Чего только на свете не бывает!
Обо всем этом Андрей, естественно, долгое время ничего не знал. К тому моменту, как он начал хоть что-то понимать, Аделаида уже была выдрессирована (именно выдрессирована, а не воспитана) хоть и обожающим ее, но строгим супругом до неузнаваемости.
Андрей Анатольевич вникал во все: и в манеру поведения за столом, и в манеру вести разговор, и в выбор подруг. Проще говоря, довольно успешно сыграл роль профессора Хиггинса, тем более успешно, что на самом деле любил свою супругу до беспамятства, только старался это по возможности не слишком демонстрировать.
Первое воспоминание Андрея: он лежит в своей кроватке и, кажется, спит, но тут появляется немыслимая красавица в каком-то переливающемся платье и с блестящими камушками в ушах и на шее, наклоняется к нему, обдавая запахом чего-то неведомого и потому притягательного, и нежно целует в лоб.
После этого быстро входит няня, она же домоправительница Алевтина, которая, собственно, и нянчилась с ребенком круглые сутки и что-то негромко говорит красавице, после чего та поджимает губы и исчезает из детской. Исчезает, судя по всему, надолго, потому что в детских воспоминаниях о матери у Андрюши слишком много провалов и белых пятен.
Справедливости ради, нужно сказать, что отца Андрей вообще почти не видел: тот был слишком занят либо работой, либо — реже — светскими мероприятиями, на которых появлялся исключительно с супругой. Но сына по-своему любил, детскую спланировал сам, учитывая все современные пожелания медицины и дизайна, и даже собственноручно чертил эскизы кубиков и конструкторов, которыми впоследствии предстояло играть Андрюше. Естественно, будущему архитектору, ибо династия Лодзиевских — архитекторов в пяти поколениях — прерваться не могла ни при каких условиях.
Какие-то отношения у отца с сыном завязались лишь тогда, когда с мальчиком стало возможно разговаривать на «профессиональные» темы. Со свойственной ему пунктуальностью, Андрей Анатольевич каждое субботнее утро два часа отводил на прогулки с мальчиком по Москве, демонстрируя ему наиболее интересные здания и попутно объясняя, чем они хороши, а чем плохи. С младых ногтей Андрюша четко усвоил истину: в Москве очень много плохих домов, потому что у папы нет времени построить много хороших. А вот те, что строил папа…
