— Я не думаю? — ухмыляется он. Наклоняясь, как-то необычайно ласково и вместе с тем дерзко трется губами о мои губы. Прихватывая плоть, коротко чмокает. — Ты же меня знаешь, — хрипловато выдыхает и подмигивает.
Как мне не рассмеяться, если это дребезжащее веселье рвется из груди и буквально требует выхода? Еще никогда не возникало между нами такой легкости. И это, оказывается, так приятно. Просто стоять рядом с Тихомировым, вдыхать его запах, ловить горячие взгляды и хулиганские улыбки, раз за разом самой хохотать.
— Тебе пора возвращаться, — выдыхаю я с некоторым сожалением.
Не хочется расставаться, хоть и знаю, что это ненадолго.
— Пора, — соглашается. И тут же с ухмылкой добавляет: — Но я теперь мастер опаздывать. На пять минут.
— Ах… — все, что у меня получается произнести. Кажется, меня с головы до ног заливает жаром. Но при этом я не могу перестать улыбаться. — Ты дразнишь меня? — возмущаюсь я.
И вновь задыхаюсь, когда Тимур крепко обхватывает меня, обездвиживает и приникает к лицу.
— Я счастлив, — губы в губы. И смотрит серьезно уже. — Мне с тобой очень хорошо, Полина. А ты со мной счастлива?
А я… Я вдыхаю, и выдохнуть не могу. К таким откровениям совсем не готова. Одно дело, когда Тихомиров выпытывает что-то у меня во время секса. И совсем другое — вот так, когда оправданий своим эмоциям трудно отыскать.
Врать не люблю, да и плохо мне это удается. Поэтому, хоть и прикрываю веки, отвечаю честно.
— Счастлива.
Тимур, как и всегда, добившись своего, дает мне передышку. Ничего больше не говорит. Обнимая, позволяет спрятать лицо у себя на груди.
Вечер проходит так же хорошо. Даже мама, обрадовавшись тому, что Инга заболела, никого не донимает своими хитроумными нападками. Мы задерживаемся дольше обычного. Много разговариваем и дружно смеемся над очередными рассуждениями Бориса.
Ночью с полной отдачей занимаемся с Тимуром любовью. Сексом это трудно назвать. Все происходит с особой нежностью — томительно и сладко. Именно в такого рода близости мы в тот момент нуждаемся. Тонем друг в друге. Сгораем. Возносимся до небес.
А утром, когда Тихомиров уходит на свою первую тренировку, на меня обрушивается шок. Тест на беременность я купила еще в тот день, когда ездила за платьем. Решила, что сделаю его за сутки до предполагаемой даты месячных. Просто, чтобы успокоиться и не волноваться, если вдруг случится задержка. Я в принципе как-то не переживала. Даже не думала… Слишком много не думала. Почему-то была уверена, что все будет хорошо. Кроме тех первых пары раз, мы почти постоянно предохранялись. Только вот сегодня оказывается, что напрасно. Тест показывает две полоски.
40
Птичка
Умывшись и выполнив ряд утренних гигиенических процедур, будто в трансе выхожу из ванной. На автомате одеваюсь и причесываюсь. Все еще не могу прийти в себя, когда в спальне появляется сонный и взлохмаченный Миша.
— Доброе утро, мамочка, — бормочет он и зевает. Я замираю. Рассматриваю его, будто пятнадцать минут назад все в этом мире изменилось. И он тоже. Сердце щемит и до боли сжимается. — Ты была права… Никто в моей ракушке не живет. Никогда у меня не будет домашнего питомца. А я так хотел… — уловив странное оцепенение, из которого я никак не могу вынырнуть, притормаживает неподалеку. И зовет уже растерянно: — Мам…
Перед моими глазами в это мгновение уже проносятся кадры из прошлого: роды, крошечный малыш, наш первый контакт, кормление грудью, умилительное агуканье и улыбки, пронзительный плач, первые шаги… Вместе с этими воспоминаниями обрушиваются эмоции — страх, отчаяние, счастье, безграничная любовь, удушающая тоска…
— Мамочка?
— Да, — с трудом выхожу из застоя. Прочищаю горло и вдыхаю, насколько могу, глубоко. — Я уже должна бежать в кухню. Ты со мной? Или к бабушке пойдешь?
— Пойду к бабушке. В восемь десять приду, — важно сообщает малыш. — Как папа.
Я гоню все мысли из головы. Стараюсь ни на чем не зацикливаться, но волнение усиливается.
— Хорошо, — выдыхаю едва слышно.
Отвожу Мишу к маме и несусь на кухню. Мало того, что опаздываю, так еще в это утро все из рук валится. Едва не плачу, когда подгорают сначала тосты, а потом и чертова гречневая каша. Выключаю плиту и замираю, сжимая пальцами переносицу. Понимаю, что на грани нахожусь. Еще немного, и впаду в истерику, разряжусь слезами.
Мысленно считаю до десяти. При этом пытаюсь дышать глубоко и размеренно. Но изнутри меня уже колотит. И никак не удается все это обуздать. Нет, мне хочется забиться в какой-нибудь угол и заплакать.
— Полина, — голос Тихомирова действует на меня сейчас, как сигнальный залп.
Медленно отвожу руку от лица, смотрю на Тимура и взрываюсь.
— Это ты во всем виноват, — бросаюсь к нему с этими словами. Не помня себя, бью кулаками в грудь. — Зачем ты так сделал? Что теперь будет? Что? Что мне делать?
Если бы я была способна оценить хоть что-нибудь, кроме масштаба собственной катастрофы, то заметила бы, как Тихомиров приходит в растерянность. Лишь после долгой череды ударов и упреков отмирает и перехватывает мои руки, чтобы остановить.
— Что сделал? Что случилось?
Я бы и хотела сказать, только как это выговорить? Едва слышу эти вопросы, понимаю, что силы возмущаться теряю. Остается лишь желание расплакаться. Что я и делаю. Роняю голову Тимуру на плечо и разряжаюсь слезами. Потому что я не знаю, как мне дальше жить.
— Птичка, — доносится до меня приглушенный и какой-то потерянный голос Медведя. — Твою мать… Что происходит? — матерится, но по интонациям на ругань это меньше всего походит.
Чувствую, как его ладонь зарывается мне по волосы и слегка сжимает затылок. Он прижимает меня к себе, а я упорно теснюсь еще ближе. Будто этот контакт позволит мне просочиться сквозь его кожу и забраться внутрь его сильного тела. Навсегда остаться там, потому что я сама ничего решать не хочу.
— Я больше не справлюсь… — голошу я. — Еще раз не смогу… Не смогу…
— С чем не справишься? — допытывается Тимур, но я лишь в отчаянии мотаю головой. — Полина? Скажи мне, что случилось?
— Ты виноват… Ты… — доходит до икоты.
— В чем? Птичка? В чем я виноват? — отодвигается, чтобы посмотреть мне в лицо. — Прекрати эту истерику. Нормально скажи!
Судя по голосу, и Медведя раскачивает не на шутку. Мне же сейчас вот вообще не нужны еще и чужие эмоции. Своими захлебываюсь.
— У меня три положительных теста! — выкрикиваю лишь для того, чтобы закончить этот мучительный разговор.
Тихомиров застывает, а я, пользуясь его замешательством, заставляю себя освободиться от его рук.
Убегаю, прекрасно понимая, что он останется голодным. Но я попросту не способна совладать с собой. Все попытки проваливаются. Хочу закрыться в спальне и дать волю своим переживаниям. Только Тимур не позволяет мне этого сделать. Входит практически следом.
Оборачиваюсь машинально.
Оба замираем. Смотрим друг другу в глаза, не заботясь о том, какие эмоции выдаем.
Не знаю, чем Тихомиров думал во время нашей первой близости, но сейчас он выглядит еще более ошарашенным, чем я.
— Значит, ты беременна?
Переводит взгляд на мой живот, будто он, черт возьми, уже может служить подтверждением.
— Из-за этого расстроена?
— Конечно, расстроена, — выдыхаю с дрожью и звенящими нотками. — Как я могу не расстраиваться?
Тимур, не сводя с меня взгляда, совершает резкий и глубокий вдох, при котором грудная клетка визуально расширяется и на миг застывает в этом увеличенном состоянии.
— Что думаешь делать? — спрашивает на выдохе.
А мне вдруг кажется, что этот вопрос с подвохом. По крайней мере, лицо мое он из поля зрения ни на секунду не выпускает. Прослеживает все эмоциональные реакции и делает какие-то свои выводы.
— Для начала мне нужно попасть к гинекологу, — выдаю первую разумную мысль.
Желание рыдать и биться в конвульсиях отступает. На смену ему приходят благоразумие и практичность. А дальше что? Не хочу об этом сейчас думать.
