Позвони мне ближе к обеду и особо не докладывай отцу о наших скорбных делах.
– Оксана, принимай Полянскую, – сказал Яковлев в трубку.
Евгения была словно во сне. Она осознавала, что сама была на волосок от смерти, что подставляла под удар сына, и не понимала действий Зарайской, но понимала действия Павла Ивановича и была ему благодарна. Переступив порог своей квартиры, она разрыдалась. Началась настоящая истерика, нервы Евгении сдали. Оксана Юрьевна, не успокаивала, а молча, гладила её по голове. Когда рыдания стали тише она спросила:
– Тебе налить капель или коньяк?
– Коньяк, – ответила Евгения. – Пойдём на кухню. Мне не понять её поступков. Ладно бы я жила или встречалась с Андреем, и у неё было чувство ревности. А так за что? – спрашивала она, умывая лицо над кухонной раковиной и доставая сигареты.
– Теперь она мстит ни тебе, а ему. Чтобы он чувствовал свою вину.
– Оксана Юрьевна, Павел Иванович вернётся – идите домой. Ключ у вас есть, а караулить меня не надо, я в порядке.
– Так и сделаю, девочка моя. Женька утром позвонит, а ты поезжай к деду, но не говори о случившемся. В его возрасте эта новость здоровья не прибавит. Я утром зайду к тебе.
Проснувшись позже обычного времени, Женя услышала, что на кухне кто-то есть. Оксана Юрьевна готовила завтрак.
– Доброе утро, Евгения Сергеевна. Как спали, – спросила она.
– Спала крепко, а утро действительно доброе. Позавтракаю и поеду к деду. Спасибо Вам за заботу. Павел Иванович отдыхает?
– Павел Иванович с самого утра уехал на службу.
Евгения вернулась от деда во второй половине дня. Дел у неё не было и, включив телевизор, она смотрела рассеяно на экран. Андрей позвонил около восемнадцати часов.
– Жень, как у тебя дела? Поверь, меня и Анастасию ничего не связывает с тех пор, как я улетел в Москву, – виновато сказал он.
– Я верю, – ответила она. – Как Женька? Сильно переживает случившееся? Он так меня бесстрашно защищал, но психика и у него не железная. Послушай, если вы намерены вернуться тайно – это будет самой большой ошибкой. Убеди его ничего не менять в ваших планах. Я успокоилась, а Настю ждёт суд. Береги сына.
– Женька в порядке. Для него это приключение, пусть и опасное. Мы ночью вылетаем в Турцию. Звонить будем через день.
– Пришлите мне фотографию, – попросила Евгения.
– Жень, ты не хочешь к нам присоединиться? – с надеждой спросил Платов.
– Спасибо, но нет. Хорошего вам отдыха, – сказала она, отключив телефон, и подумала: «Ну и дура».
Вечером её навестил Яковлев.
– Как ты, Жень? – спросил он, проходя в кухню.
– Нормально. У меня только один вопрос, Павел Иванович. Откуда она узнала о том, что мы ночью поедем в аэропорт?
– Ты сама сказала об этом. Оставалось выяснить рейс, вот она и караулила тебя, – ответил он.
– Я говорила об этом в кабинете следователя, – недоумевала Евгения.
– Ребята просили у начальства для тебя охрану на сутки, чтобы закончить дело, но начальство отказало. Догадываешься почему? Тогда мы без доклада сделали это добровольно. Деньги, Жень, не пахнут, особенно большие деньги за маленькие услуги. Ты появись в отделении завтра, и закончите эту бумажную волокиту.
В понедельник она коротко рассказала Новицкому о событиях пятницы и субботы. Можно было промолчать, но звонки полиции и просьбу явиться туда, нужно было как-то объяснять. В конце рабочего дня на её телефон поступил звонок с незнакомого номера.
– Меня зовут Глеб Зарайский. Евгения Сергеевна, мы можем с вами встретиться? Не отказывайтесь. Я приду на встречу с Вашим хорошим знакомым, так Вам будет проще. Когда-то наши отцы дружили. Его зовут Станислав Соколов.
– Я буду ждать вас после работы в кафе. Станислав знает, где это место, – ответила она.
Поздоровавшись с присевшими за её столик мужчинами и познакомившись с Зарайским, Евгения ждала, что он скажет.
– Меня вызывали в полицию. Настя останется в изоляторе до суда. Я задержусь до тех пор, пока дело не передадут в суд и он состоится. Стас мне многое рассказал о тебе, я беседовал с выгораживал. Единственное, что я сделаю для сестры – найду адвоката. Дальше как решит суд.
– Ваша сестра безумна. Я не понимаю её поступков, и не могу судить то, чего не понимаю. Она сама себя наказала. Ваши деньги я не возьму, – сказала Евгения. – На суде Вы заявите о том, что я требовала их для смягчения наказания или выдумаете ещё что-либо. Я не хочу иметь ничего общего с вашей семьёй.
– Почему? Ты меня плохо слушала. Я не буду выгораживать сестру. Или ты подумала, что деньги фальшивые, и я закончу то, к чему стремилась моя сестра? Я не такой изобретательный и кровожадный. Мне сорок пять лет, и я не занимаюсь грязными делами, помня о законе бумеранга. Деньги мы сняли со счёта и получили в банке вместе со Стасом.
– Жень, поверь мне на слово, Глеб это мог сделать и без тебя, твоего присутствия, – это я о деньгах. Он хотел принести тебе извинения лично, – сказал Станислав Соколов.
– Это правда. Если они Вам не нужны – передайте их тому, кто нуждается. Всего доброго, Евгения, – сказал он, положа под пустую кофейную чашку купюру, неспешно встал и направился к выходу. За ним последовал Стас.
– Я провожу и вернусь, – предупредил он.
Евгения положила конверт в сумку, не взглянув внутрь, и не торопясь направилась к выходу. Ей не хотелось встречаться со Стасом, говорить о пережитых моментах. Ей хотелось быстрее попасть домой и побыть одной, а ещё ей просто не терпелось сделать снимок с присланной сыном фотографии и поставить её в рамке на видное место. С фотографии, которая получилось очень удачной, на неё смотрели Андрей и Женька.
«Месяц прошёл, суд уже состоялся и Настя, наверное, уже в колонии. Когда я перестану просыпаться от этого кошмара? – думала Евгения, проходя в кухню и включая чайник. – Чем мне заняться, чтобы забыть об этой истории раз и навсегда? Может предложить Женьке поехать куда-нибудь? Но он уедет завтра в лагерь и вернётся только через три недели. Попросить отпуск и на недельку сбежать куда-нибудь. Отпуск у меня с первого августа и не стоит злоупотреблять доверием Новицкого. Придётся потерпеть две недели».
– Жень, что мне делать? – спросила она вошедшего в кухню сына. – Может мне обратиться к психологу?
– Мам, поезжай куда-нибудь на экскурсию,
