разводит руками, мол, что вы хотите, гипс рано сняли, повязку не носите, да и месяц только прошел после травмы. Мало я ему плачу что-ли?
Вышел из парадного, обернулся на окна. Смотрит, не смотрит? Не смотрела. Хотя, кто знает. Свет не горит, а в темноте не рассмотреть. Сел в тачку. На заднее сиденье, как немощный пенсионер либо ленивый толстопузый понторез.
— Домой, Руслан Вадимович? — спросил водила.
Типа я куда-то кроме “домой” вечерами езжу с тех пор, как Златовласка ко мне на больничку пришла.
— Да.
Нечего агрится на водилу. Не его вина, что у меня права забрали. Сам виноват. Как и в том, что Злата меня… Что? Ненавидит? Презирает? Это вряд ли, по крайней мере последнее время. Иначе бы не позволяла с ней время проводить. И в больничку не приехала бы. Откинувшись на подголовник, принялся смаковать воспоминания о том, как увидел что она туда-сюда у дверей в больничку ходит. Что говорила мне вспоминал, ее тепло, ее руки, когда обнимала и поддерживала. Погружался с головой в ощущение, возникшее внутри в те моменты. Что я живу, а не существую, как было все эти годы. Что есть смысл жить.
Потому, что ей не плевать на меня.
Иначе бы не пришла. Иначе бы не психовала из-за того, что я врачей не слушаю и режим не соблюдаю. Такое не подделаешь, да и зачем ей? Столько ж раз посылала меня, требовала, чтоб отстал. Но я не смог. Пытался и не смог. Потому, что, оказывается, есть она на белом свете, эта долбанная любовь. Жаль, понял я это слишком поздно. Уже после того, как…
Глаза застелила красная пелена. Каким же гребаным идиотом я был. Тупым мажором со смазливой мордашкой и пустотой внутри, как сказала когда-то Злата. Пустотой до тех пор, пока ее не заполнила она. Любовь к ней. Единственное настоящее в моей жизни. Единственное, что придавало этой самой жизни смысл. Но я был слишком тупым, чтоб это принять и слишком трусливым, чтоб этого не испугаться и не впасть в отрицание. Не разрушить все.
А потом вот дошло… Но уже после того, как навсегда потерял ее… И стало уже слишком поздно. Надо было пытаться все исправить. Да, я понимал, что без толку, что не простит она меня… Но все равно надо было! Хоть на коленях к ней приползти. Хоть под окнами общаги дневать и ночевать и морду быть каждому, кто косо на нее посмотрит. Но я… Я просто сдался.
Думал, ничего, пройдет время, забуду. Время и прошло. Дни сменялись неделями, от бабских лиц рябило в глазах, а ничего я не забывал. Потому, что такое не забывается и не проходит, сколько не отрицай. Не знаю, чем заслужил новою встречу с ней. Чем заслужил еще один шанс, который снова чуть не упустил. Зато точно знал, что зубами буду за него держаться. Ждать буду сколько нужно. Лишь бы смогла простить меня и снова начать доверять.
Временами казалось, это нереально. Что такого не прощают и не забывают. Особенно с тем, как старательно я демонстрировал поначалу, что ни капельки не изменился. И от этого внутри появлялась бездонная черная дыра отчаяния и дикой ярости на себя. За тупость в прошлом. За бессилие что-то изменить.
Но я ей не сдавался. Не давал себя поглотить. По крайней мере после того, как увидел ее во дворе больнички.
Попрощавшись с водилой, поднялся к себе. Квартира была давно уже другая. Ту продал сразу. Не мог в ней находиться. Там все напоминало о том, как я собственными руками разрушил свое счастье, растоптал единственного на всем белом свете человека, который меня любил и которого любил я. Собственными руками отнял смысл своей жизни.
Постоял перед окном, глядя на ночной город. Представил ее здесь, рядом. Как она будет ходить по квартире в одной моей рубашке. Воображение красочно нарисовало длинные стройные ножки и стройные бедра лишь слегка прикрытые тканью, задирающейся когда она двигается…
Так, ладно… Мечтать не вредно. Надо действовать. Иначе мечта не сбудется.
Злата
Спрятавшись за шторой я стояла и смотрела, как Руслан идет к своей машине. Щека до сих пор хранила прикосновение его губ, а в животе порхали бабочки. Вспоминала его лицо, когда спрашивал о доверии. Темно-карий омут глаз, в которых промелькнуло столько эмоций. Словно на несколько секунд Руслан сбросил броню самоуверенного и циничного хозяина жизни, обнажив себя настоящего. Уязвимого в своих чувствах ко мне.
Внедорожник исчез со двора. Я отошла от окна, двинулась в ванную. Разделась там, аккуратно положила платье в чехол и сразу отправила в стирку на деликатный режим, чтоб освежить. Как только у меня появилась возможность это делать, я стала даже иногда излишне тщательно следить за чистотой одежды. Но поделать ничего не могла. От воспоминаний о пропахших зажаркой и папашиным перегаром, невыветриваемым из комнат, несвежих из-за отсутствия денег на стиральный порошок и горячую воду шмотках воротило до сих пор.
А вот в душ не хотелось. Словно вода могла смыть этот вечер. Смешно. Сентиментально до глупости.
Смыла макияж, почистила зубы. Отправилась в кровать. Но сон не шел. Лежала, смотрела в потолок и думала, думала. О Руслане думала, о доверии. Верю ли ему? Ну, в то, что он в меня влюбился. В серьезные эти намерения, чтоб их? Не знаю. Хочу, очень хочу верить, но боюсь. Руслан Ветров тот, кем есть. Золотой мальчик, выросший в зрелого матерого мужика, привыкшего получать все, что только пожелает. Меня пожелал и не получил. Плюс еще воспоминания о мерзком поступке, в котором — тут я была уверена — он раскаивается. Что, если все эти факторы влияют на него и из-за них он путает любовь с банальной жаждой обладания отказавшей ему женщиной и желанием… Закрыть старый гештальт? Вспомнилось это отовсюду звучащее словосочетание, смысл которого я понимала лишь отчасти. Применимо оно сюда?
— Какой же бред у тебя в голове, — простонала вслух.
Да бред. Но, как ни крути, Ветров женщин как перчатки менял. Поверить, что такой, как он вдруг внезапно остепениться и будет верен мне пока смерть не разлучит нас, глупость высшей степени. Мы ж не в женском романе живем в конце то концов.
С другой стороны уходят из семей и изменяют довольно часто с виду примерные мужья, на которых в жизни не подумаешь.
— Из семей…. Такое ощущение, что тебя уже замуж позвали.
От мыслей вскоре
