Едва заканчиваю, Медведь вздрагивает и с шумом тянет воздух. Я тоже вздыхаю. Выдыхаю с облегчением. Радуюсь тому, что сказала это. С груди будто каменную плиту сдвинули. Несколько секунд мне просто хорошо.
— Полина, Птичка, Птенцова, Тихомирова, блядь… — все это Тимур молотит непривычно быстрым, сбивчивым тоном. Он в самом деле будто перечисляет все это и срывается. — Когда… Как давно?
— Всегда, Тимур, — окончательно сдаю позиции.
Больше не могу это скрывать, какими бы ни были последствия.
— Всегда? Блядь, я уже ничего не понимаю. Ты тогда сказала, что не любила…
— Господи, Медведь! — восклицаю задушенно и замираю. Он отодвигается, чтобы посмотреть мне в глаза. Смущаюсь, безусловно, но прикладываю усилия, чтобы пройти до конца. — Что еще я могла тогда сказать? Ты давил на меня. Я стеснялась и врала… Врала, конечно. Зачем бы я с тобой тогда… и сейчас тоже… Если бы не любила, ничего бы не было. Как не случилось с Костей, хотя я пыталась.
Вспоминаю Измайлова, просто чтобы разложить все, но Тихомиров, как обычно, резко негативно на это реагирует. Отшатываясь, стремительно поднимается и сходит с кровати.
— Не говори о нем, ладно? — просит каким-то странным тоном — сердитым и вместе с тем будто ранимым.
— Ладно, — тихо соглашаюсь я. — Ложись обратно.
Тимур кивает, но выполнять не спешит. Вместо этого рассекает пространство комнаты — мечется, словно зверь в клетке.
Я стараюсь не переживать и не расстраиваться. Как бы то ни было, рада, что сумела выразить свои чувства. Медленно вдыхаю, протяжно выдыхаю и, откидывая одеяло, встаю с кровати. Молча иду в ванную, чтобы умыться и немного успокоиться.
Тихомиров тоже ничего не говорит, только взглядом меня провожает. А потом… пару минут спустя стучит в дверь, которую я предусмотрительно оставила открытой.
Позволить ему войти не успеваю. Он делает это практически сразу. Шумно вздыхаю и замираю, наблюдая через зеркало за его приближением.
Тимур останавливается у меня за спиной, кладет ладони мне на талию, затем скользит ими по животу. Но дрожь по коже сейчас вызывают не эти прикосновения. А то, как Тихомиров склоняет голову к моей голове и прикрывает глаза.
Ничего не говорит, но столько чувств выражает этот жест, что и слов никаких не надо. Большой и сильный Медведь, а с таким трепетом и преданностью обнимает. Как можно его не любить? Даже если нельзя. Даже если страшно. Даже если больно. Невозможно.
Наверное, впервые у меня зарождается мысль о том, что у нас на самом деле есть шанс на совместное будущее. Не просто какой-то отрезок времени. Тимур ко мне тоже по-своему привязан.
Волнение постепенно идет на спад. Тело прекращает лихорадить. Становится просто тепло и приятно. Однако все мои упорядоченные мысли разбиваются, когда Тихомиров сильнее вжимается в мои волосы лицом и горячо выдыхает:
— Я люблю тебя, Птичка.
45
Птичка
— Дамы и господа, — по спортивной арене прокатывается характерный раскатистый голос знаменитого конферансье, а у меня по коже разбегаются колючие мурашки. Задерживая дыхание, машинально кладу ладонь на живот. Пусть мое положение визуально заметно только тем, кто знаком с особенностями моей фигуры, но этот жест — уже выработанный рефлекс. — Супертяжелый дивизион. Абсолютный чемпион мира. Русский воин — ТИ-И-И-ИМУР «МЕДВЕДЬ» ТИ-И-И-ИХОМИРОВ!
На огромном экране проносятся самые зрелищные моменты из предыдущих поединков Тимура. Динамичная и агрессивная музыка почти перекрывает шум, который образуют крики и свист зрителей. Вдоль одного из коридоров неоновой подсветкой вспыхивает наш родной триколор, и в тот же миг, как вначале пути появляется Тихомиров с командой, мелодия меняется.
Он представляет свою страну. Он ею гордится. Это подтверждают и цвета его амуниции, и неизменный личный саундтрек, который не только исполняют на русском языке, но и своим смысловым содержанием прославляет наши земли и весь наш народ. Какой бы национальности ты ни был, такой патриотизм всегда восхищает. Люди поднимаются со своих мест и приветствуют чемпиона чужой страны.
Я же смотрю на Тихомирова, и у меня замирает сердце. Вроде и мой он, а вместе с тем будто другими глазами его сейчас вижу. Тимур кажется больше, мощнее и жестче. Все меняется, когда он смотрит на меня и улыбается. На мгновение все вокруг нас исчезает. Я улыбаюсь в ответ, посылаю мужу воздушный поцелуй и беззвучно напоминаю ему: «Я люблю тебя». Забываю даже то, что с некоторых пор внимание прессы и общественности в целом ко мне повышенное. Смущаюсь, когда один из операторов выводит мое изображение на экран. Но тут же себя одергиваю. Знаю, что так будет еще очень долго. Не хочу, чтобы это мешало нам наслаждаться своим счастьем.
Тимур взбирается на ринг. Мы с Егором и Стасей приветствуем второго боксера — сегодняшнего противника Медведя, и, наконец, опускаемся в кресла.
Знаю, что должна быть сильной. Поддерживать любимого — это часть моей жизни теперь. Последний месяц был напряженным и изматывающим для нас всех. Не оставалось времени не то что на полноценную близость, даже на разговор длиной больше шести фраз. «Пять минут», которые так полюбились Тихомирову, все, что было доступно. Однако порой и на них у Тимура попросту не оставалось сил. Не представляю, как он выдерживал этот жесткий и острый пик. Наблюдая за ним, я все чаще думала, что обычные смертные на подобное просто не способны. Но далеко не все ведь и становятся чемпионами.
— Молодец, — тихо комментирует Аравин. — Хорошо начал.
Я же не способна анализировать. Хоть какие-то познания, конечно же, имею. Только не могу я сейчас ничего объективно оценивать. Напрягаюсь, когда удары Медведя достигают цели. И вздрагиваю, когда ему самому прилетает.
— Не страшно, — уж не знаю, правду ли говорит Егор, или просто пытается меня успокоить. — Легонько прошло. Во время боя такое даже не чувствуется.
Очень надеюсь, что так и есть.
Тихомиров активно наступает. Атакует противника со всех сторон. Вижу, что это не нравится Расу. Он кричит Тимуру, чтобы тот не «турбинил» и вернулся к выработанной тактике. Благо слушаться Медведь умеет. Тому же и Мишу учит. Я так понимаю, периодически Тихомиров как пружина вылетает — таков уж у него характер. Но при этом всегда быстро реагирует на замечания и подсказки тренера.
— Почему нельзя «турбинить»? — спрашиваю Егора.
Отвечает неожиданно Стася:
— Потому что завалить такого достаточно трудно, а потеря темпа и усталость неизбежны.
Аравин только улыбается и кивает, подтверждая ее теорию. Я тоже киваю, принимая информацию, и возвращаю взгляд на ринг. Казалось бы, три минуты… Как же растягивается это время, когда в клетке канатов находится мой Тихомиров. Каждая секунда превращается минимум в час. Дышать спокойно не получается, как я ни пытаюсь. Это даже Стася замечает.
— Может, хочешь выйти на воздух? — обращается она ко мне после четвертого раунда. — Ненадолго.
— Нет, нет, — активно мотаю головой. — Все нормально.
Не нормально, но и оставить Медведя я не могу. Нет, буду с ним до последнего. Егор со Стасей то и дело что-то выкрикивают, подбадривая и хваля Тимура. Они в своей стихии, я так не умею. Прижимаю сложенные ладони к губам и все силы вкладываю в молчаливые молитвы.
Он справится, в этом я уверена. Просто нужно пережить эти минуты. Вместе.
Во время очередного перерыва Тимур, как обычно, прежде чем сесть в своем углу, находит меня взглядом. Никаких движений не производит. Просто на протяжении нескольких секунд смотрит только на меня. Я снова отправляю ему воздушный поцелуй. И Тимур вдруг повторяет этот жест. Зал зычным хором охает, когда огромный, мускулистый, жесткий, уже слегка подбитый боец целует воздух и салютует перчаткой.
Вновь вижу себя на экране. Но на этот раз мне действительно плевать. Тихомиров садится, а я с глупой улыбкой — сейчас ее вижу воочию — пытаюсь нормализовать сердцебиение, только для того, чтобы не нагружать свой организм. Выдохнуть не успеваю, как неожиданно ощущаю едва уловимое движение внизу своего живота. Замираю, прислушиваясь к своему организму, и это чудесное колебание повторяется. Это не бабочки, которыми можно объяснять свою реакцию на Тихомирова. Это физическое движение. Первые шевеления нашей доченьки, которые я ощущаю, будто маленькая рыбка щекочет хвостиком меня изнутри.
