сзади тепло другого тела. Не касаясь, кладет ладони на столешницу, беря меня в плен. Его пальцы длинные и сильные. Дорожки вен убегают под рукава толстовки.
– Что ты тут делаешь? – спрашиваю тихо, любуясь этими ладонями.
– Отец предложил поехать с ним… и я согласился. Праздник вроде. Мне уйти?
Кусая губы, смотрю в стену.
Исходя из постановки вопроса, я буду настоящей ведьмой, если в Рождество вышвырну на улицу бедного побитого потеряшку, в то время как мы все будем наслаждаться индейкой и всем остальным в тесном семейном кругу…
– Ты гад, Барков, – срывается с моих губ сокрушенно.
– Я люблю тебя, – хрипло говорит он. – Хочешь ходить по свиданиям, ходи, только знай, что я тебя люблю и хочу, чтобы ты ходила по ним со мной. Я больше никогда не наделаю дерьма. Я тебе обещаю. Я… облажался. Но я точно знаю, что с ней не спал. Ты можешь либо поверить, либо нет. Если хочешь, чтобы я ушел, я уйду.
Стена расплывается перед глазами. Непрошеные слезы катятся из глаз.
Я могу ему поверить.
Я уже это сделала.
Но от этого мне не особо легче.
– Я… – шепчу сдавленно. – Думала, что ты с ней… что вы… ты хоть представляешь? Ты…
Прижавшись к моей щеке носом, хрипит:
– Прости меня…
Поворачиваю голову и его губы собирают слезы с моей щеки.
Он колючий, но от этого мне только приятнее. И даже когда его губы мимолетно касаются моих, я не врезаю ему пощечину.
– Вернись ко мне… Я хрен знаю, как она в мою квартиру попала, но я узнаю…
– Я не хочу ничего знать… – мотаю головой.
Я правда не хочу ничего знать.
Стерев слезы, сипло говорю:
– Я… я подумаю. Отойди.
– Алена… – выдыхает мне в волосы.
– Отойди… – повторяю сдавленно.
Сделав шумный вдох, убирает руки, а когда разворачиваюсь, вижу его смиренное лицо, но цепкий блеск его глаз говорит мне о том, что смирения в нем ноль на палочке.
Ссутулив плечи, осматривает наш дом. Ужасно растрепанный и понурый. И эффект от его присутствия только чуть-чуть не дотягивает до эффекта, который производит его отец.
Скрип двери большой кладовки заставляет нас обоих повернуть головы.
Потягиваясь и зевая, оттуда появляется виновник нашей сегодняшней беды. Тряхнув черноухой головой, трусит к своим мискам и принимается жадно лакать воду, и я ни минуты не сомневаюсь в том, что только он один знает, где находится мамина зарядка.
Сердце подпрыгивает к горлу, когда в столовой начинает звонить телефон.
Сорвавшись с места, несусь туда.
– Да? – встает Барков-старший со стула, а мама, кусая губы, замирает с чайными блюдцами в руках.
Наблюдаю за лицом этого большого мужчины, пытаюсь прочесть на нем хоть что-то. Положив на пояс руку, просит:
– Ручку и бумагу, быстрее…
Метнувшись в свою комнату, вываливаю на кровать все, что есть в моей сумке. Схватив первую попавшуюся лекционную тетрадь, возвращаюсь назад и открываю на первой чистой странице.
Склонившись над столом, Барков просит в трубку:
– Диктуй.
Нечитаемым почерком он выводит на листе какой-то адрес, а когда кладет трубку, объявляет:
– Машину забрали на штрафстоянку. Эвакуатор. Запрещенная парковка.
– В городе? – изумляется мама.
– Да… – задумчиво чешет подбородок Игорь Барков. – Где-то возле Площади…
– Что он делал в городе? – сокрушается мама. – И где он сейчас? Почему не позвонил?
– Телефон был в машине, – предполагает стоящий у стены Ник.
– Машину забрали в районе четырех дня, – смотрит на часы Барков. – Во сколько идет последняя электричка?
– В шесть… – хватаюсь за голову. – Наверное… он на нее не успел!
– У него есть где переночевать?
– Ключи от квартиры здесь, в кармане, – со стоном говорю я.
– Еще где-нибудь?
– У Наташи… но он наверное не знает ее нового адреса. Господи, – снова хлюпает носом мама. – Горе луковое…
Сняв со стула куртку, Барков набрасывает ее на плечи, говоря:
– Поеду на вокзал.
Пересекая широкими шагами комнату, выходит из комнаты, и мы как привязанные следуем за ним.
– Позвони… ладно? – кричит ему вслед мама. – Сразу позвони…
Подойдя к окну, вижу как он сбегает по ступенькам крыльца и выходит за калитку.
От незнания того, чем кончится этот вояж не находим себе места, передвигаясь из угла в угол. Взяв стул, Ник разворачивает его обратной стороной и седлает. Морщась, складывает на спинке руки, наблюдая за нашим безостановочным движением, а когда его телефон начинает звонить, мы нависаем над ним, как пираньи.
– Да? – берет он трубку, ловя мой взгляд своим.
Облегченно выдохнув, говорит:
– Нашел.
– Ох, – шепчет мама. – Я его убью…
В каком-то безумии начинаем накрывать стол, создав вокруг себя столько хаоса, сколько создает орава детей человек в десять. Войдя в свою комнату, сбрасываю свитер и ищу в шкафу что-нибудь полегче.
– Ты за мной по пятам ходить будешь? – натягиваю футболку.
– Пойдешь со мной на свидание?
– Отвернись, – прошу деловым тоном, собираясь снять джинсы.
– Я уже видел твою задницу. Голую и белую.
– Что? – ахаю, развернувшись.
– И сиськи тоже, – сообщает этот остолоп, опершись плечом на дверь и кое-как сложив на груди руки.
Пытаюсь выискать в его лице признаки вранья, но их там нет.
– Мне все понравилось, – усмехается, осматривая мою комнату и задерживая взгляд на кровати.
– Очень за тебя рада.
– Так что? Пойдешь?
Молчу, глядя в его лицо. Опустив подбородок, смотрит на меня исподлобья.
– Она открыла мне дверь, – говорю тихо. – А ты… был в одних трусах и еле на ногах стоял.
Его лицо каменеет. Вижу, как дергается кадык, когда сглатывает.
– Я привезла твою куртку. Потому что я такая дура. Потому что… люблю тебя…
– Куртку привезла? – спрашивает хрипло.
Отвернувшись, снимаю джинсы и ищу свои колготки, говоря:
– Ту, с которой ты бросил меня в кино.
– Мне пойти отрубить себе палец? Тогда закроем эту тему?
– Дурак… – оборачиваюсь.
– Так отрубить?
Схватив с полки юбку, запускаю в него. Не шелохнувшись, ждет пока она отскочит от его груди и упадет на пол.
– Она сама приехала. Не знаю на фига. Телефон был в куртке. Я ее не звал. Даже если бы он был у меня, я бы все равно не стал ей звонить. Даже под героином, – вколачивает в мою голову слова. Одно за одним. – У меня есть девушка. Я ее люблю, и другие мне нахрен не упали. Я, как выяснилось, моногамный, прямо как старый пердун. Когда ты это поймешь, знаешь, где меня найти.
Оттолкнувшись от двери, тянется к ручке, пока я, комкаю в руках носок, чувствуя его слова каждой клеткой своего мозга.
Он такой.
И он мой.
Если бы это было не так, его бы здесь не было, и он бы не говорил мне все эти вещи.
– Стой… – прошу, роняя носок.
Замерев, поворачивает ко мне светловолосую голову.
– Иди ко мне, – обиженно поджимаю губы.
Скрипя половицами, медленно двигается и останавливается в миллиметре, так, что ткань его спортивных штанов касается моих ног, а в живот упирается в, что у него ниже пояса. От этого касания меня простреливает с головы до ног.
Запрокидываю лицо, глядя на него снизу вверх. Подавшись вперед, прижимаюсь носом к его шее. Его ладонь накрывает
