— Да, наверное… наверное, я тоже был чуточку, слеп. Я не привык к методам защиты очень молоденьких девушек, точно так же как вы были не в состоянии распознать обыкновенную ревность, столкнувшись с ней однажды! — сказал он. — Мое не слишком примерное поведение тогда, в машине, могло бы показать вам, что я не такой уж стойкий или неприступный и что я вообще не похож на тот образ, который вы себе нарисовали.
— Ну, я, конечно, видела, что вы чем-то огорчены, но думала, что это из-за Мэриан и вы просто пытаетесь на мне отыграться.
— Мэриан? Так вы не поверили, когда я сказал, что приехал на эту проклятую выставку только из-за вас? Вы так отчетливо дали понять, что предпочитаете чье угодно общество моему, не считая того, может быть, маленького эпизода, когда рухнул шатер, что я, к сожалению, утратил и разум и осмотрительность. Видите ли, я льстил себя мыслью, что на мое ухаживание вы отвечаете взаимностью, но, когда вы обвинили меня в том, что я ничем не лучше других мужчин, строивших планы относительно кажущихся им доступными девушек, я испытал потрясение.
— Ухаживания? — как эхо, повторила Эмма.
— Хорошее старое слово, хотя, возможно, и немодное. Как иначе определить это состояние надежды и ожидания? — сказал он, но Эмма теперь стала слишком осторожной, чтобы верить в чудеса, как бы этого ни хотелось, и ответила, стараясь говорить спокойно:
— Не знаю. По дороге на выставку Мэриан предупреждала, что у меня могли возникнуть ошибочные идеи. Она указала на то, что, если мелким знакам внимания придавать слишком большое значение, могут возникнуть досадные недоразумения, и напомнила мне о том, с какой легкостью глупенькие молоденькие девчонки теряют голову.
— А если это перевести на нормальный язык?
— Это значит, что она сказала, будто я вас преследую, завлекаю, если можно так выразиться, и что я не первая, впрочем, в последнем я и сама уверена, — выпалила Эмма, снова становясь самой собой, и добавила, снова переходя в оборону: — Извините, что я вас расстроила, мистер Грейнджер, но я и не знала, что вы станете жаловаться.
— Ради всего святого! — воскликнул он, вскакивая со стула и рывком поставив на ноги и ее. — Неужели мы опять начинаем все сначала? Мистер Грейнджер, черт побери! И какого черта вы имели в виду, когда сказали, что я жалуюсь? Неужели вы до сих пор не уразумели, что я пытаюсь сделать вам предложение, идиотка вы этакая? Что вы хотите, чтобы я сделал? Мне что, упасть на колени и просить прощения за то, что я подвел вас с собакой? Вы этого хотите?
— Нет, не сейчас, — в смущении ответила она, во-первых, потому, что не была уверена в том, что поняла его правильно, а во-вторых, потому, что даже не сознавала, насколько устала от треволнений прошедших дней. Ей так хотелось поплакать, хотелось, чтобы ее утешили, хотелось забыть все свои переживания, хотелось, чтобы он хоть как-то искупил свою вину.
— Я должна извиниться за свое вчерашнее поведение, Макс, — сказала она. — Мне не следовало так говорить, вы просто выполняли свою работу, но я была так уверена, понимаете… не важно, все равно извините. Я, наверное, вас обидела.
— Да, вы меня обидели своими необоснованными намеками, но это, я полагаю, вполне объяснимо. А вот за что вам следовало бы извиниться, так это за недостаток доверия, — сказал он, а Эмма, вновь задетая за живое, с горечью ответила:
— Дело не в том, что я не доверяла, а в том, что я поняла, что обманулась, и это было как пощечина.
В его глазах внезапно вспыхнули нежность и терпение.
— Нам всем достается время от времени, — мягко сказал он, и в глубине его глаз сверкнул слабый огонек. — Ну а теперь, может быть, перестанете задирать нос, мисс Клей? А не то, предупреждаю вас, я готов сам сбить с вас спесь, если вы будете говорить глупости.
Эмма заплакала, отчасти от беззащитности, отчасти оттого, что на этот раз выражение его лица было совершенно понятным, а он обнял ее, бормоча что-то успокоительное.
— Не такой уж я непроницаемый, как видите, — сказал он мягко, когда она обвила руками его шею, — совсем не непроницаемый, когда дело доходит до того, чтобы влюбиться в том возрасте, когда человек давно уже должен был бы устроить свою жизнь… Ваш старый дом с радостью примет вас обратно, Эмма Пенелопа, а я, после долгого сражения, получу наконец свою награду, если вы меня не отвергнете…
Сеттер нетерпеливо залаял в вольере, и она, словно проснувшись, сказала, поднимая голову с плеча Макса:
— Можно Расти войдет? Он вряд ли захочет признать во мне хозяйку, если его запирать где-нибудь вдалеке.
— Снова хотите отдать свое нежное сердечко первой же встречной собаке? Предупреждаю, я не разделяю вашей любви к Расти, так что умерьте ваши порывы. Я пойду впущу этого типа.
Эмма наполнила оба их бокала, пока Макса не было в комнате, а потом остановилась у старого зеркала, с застенчивым интересом вглядываясь в свое отражение. На мгновение она не сразу узнала лицо, смотревшее на нее с зеркальной поверхности: таким оно показалось ей незнакомым, красивым и словно светящимся. «Простушка Пенни…», — пробормотала она, внезапно на нее нахлынули обрывки самых разных воспоминаний, и она снова села и стала ждать возвращения Макса.
Эмма услышала голос Макса и нетерпеливое постукивание собачьих лап по коридору, но Макс, похоже, запретил псу стремительно на нее наскакивать, и Эмма ободряюще позвала собаку. При звуке ее голоса дверь распахнулась, неистовый золотистый живой снаряд пронесся по комнате и оказался в руках Эммы.
На мгновение она окаменела, не веря своим глазам, а потом, с ответным возгласом, обвила шею Флайта, лепеча что-то бессвязное, ощущая тепло его тела, чувствуя, как он мокрым языком слизывает слезы, которые потоком текли у нее по щекам.
— Ну, стоило слегка ввести вас в заблуждение, чтобы устроить эту встречу, — сказал Макс с порога, и Эмма осознала, что он наблюдает за ними уже некоторое время. Она вскочила на ноги и побежала к нему, плача и смеясь одновременно.
— Но я не понимаю! Что случилось? Неужели вы привезли его сюда тайком, притворившись, будто выполнили распоряжение Мэриан? Но как же вы собираетесь все это уладить? Ой, Макс, мне так хочется обнять вас, обнять и больше не отпускать!
— Ну и кто же вам мешает? — мягко сказал он, взял ее руки и сел на ближайший стул, держа ее на коленях. — Я тебе все объясню, если ты постараешься быть благоразумной и не попытаешься немедленно от меня сбежать, чтобы расточать льстивые речи своему первому возлюбленному, но для начала я должен призвать тебя к ответу за те несправедливые обвинения, которые были выдвинуты в мой адрес, когда я пришел забрать то, что принадлежит мне по праву.
