— Потом все объясню. — Ей было неприятно, что Фэй превратно истолкует появление Грега, и она решила, что в ближайшие дни все ей расскажет. Ну, может, не совсем все…
— Значит, из-за рождения дочери тебе пришлось отказаться от концертной деятельности? — спросил Грег.
Соболезнующая интонация вызвала у Шейлы раздражение.
— Всему свое время. Лучше уйти со сцены, чем пережить фиаско. Тем более что преподавательская деятельность дает мне удовлетворение.
— Но не дает прежних денег, — пробормотал Грег. — Ты не должна была забывать, что у тебя есть родные люди в этом городе. Остаться одной с ребенком на руках… Ты даже не воспользовалась деньгами Кевина, на которые имела полное право, как его вдова и мать его ребенка.
Шейла затаила дыхание. Значит, он уверен, что больше трех лет считал своей дочь брата! Она тихо перевела дыхание. Впрочем, пусть лучше думает, что Алина его племянница. Господи! Опять все перепутала! Племянницей он считает Холли, напомнила себе Шейла. Если в клинике подтвердят его рассказ, придется отдать ему Алину! Но стоило ей об этом подумать, как в ней рождался гневный протест.
— Деньги не самое главное в жизни, — неожиданно для себя сказала она с презрением.
Шейла искоса взглянула на озадаченное лицо Грега, и ей стало стыдно за свою несдержанность. Деньгами Кевина она тогда не воспользовалась не из презрения к семейству Чандлеров. Просто сочла, что в сложившейся ситуации не имеет на них права. Родителей она не стала посвящать в свои финансовые проблемы, которые возникли значительно позже. Роды в первоклассной клинике, приданое для Алины, сопутствующие расходы — все это за полтора года основательно истощило ее банковский счет. Слава Богу, ей удалось набрать учеников, и нужда им с дочерью не грозила.
— Прости, ничего личного, — пробормотала Шейла, стараясь не смотреть на Грега, молча сидевшего рядом.
— Я так и понял, — откликнулся он. — Не могу забыть твое последнее выступление в Лос-Анджелесе, — помолчав, сказал он. — Ты тогда впервые исполнила на публике Шестую сонату Скрябина. Кевин перед отъездом рассказал мне, что ты готовишь к этому концерту. — Грег снова замолчал.
Молчала и Шейла. Напоминание о муже заставило ее отвернуться к окну, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. Жгучие слезы горя и стыда. Все эти годы она старалась не думать о той ночи, внушила себе и родителям, что Алина дочь Кевина… А теперь ей придется сказать им, что в клинике перепутали детей, что Алину заберут у нее… Она всхлипнула, не в силах сдержать слезы.
— Ты плачешь? — забеспокоился Грег и попытался заглянуть ей в лицо. — Тебе плохо?
— Нет, мне чертовски хорошо! — воскликнула со злостью Шейла, борясь с рыданиями.
— Конечно, понимаю. — Грег отвернулся и приоткрыл окно, голос его прозвучал глухо на фоне ворвавшегося в салон уличного шума. — Глупо было спрашивать.
Шейле удалось наконец взять себя в руки.
— Извини, что сорвалась, — сказала она, глядя на его затылок, над которым смешно торчала прядь волос, поднятая движением встречного воздуха.
— Знаешь, мне всегда казалось, что тебе идет синий цвет, потому что у тебя синие глаза и темно-рыжие волосы, — вдруг сказал Грег. — А на том концерте ты была в бархатном платье винного или вишневого цвета, не знаю точно, как такой цвет называется. Я понял, что этой твой цвет и Скрябин твой композитор. — Он помолчал. — Жаль, что ты больше не выступаешь.
Шейла напряженно слушала его, вспоминая, как они с Кевином приезжали по праздникам ужинать с его матерью и братом. Каждый раз Грег пристально, тогда ей казалось придирчиво, рассматривал ее так, словно видел в первый раз. Ей никогда не приходило в голову, что она может нравиться ему. Его разглядывание воспринималось ею как нечто обидное, даже унизительное. Кроме Кевина, мужчины ее не интересовали, она жила музыкой, фоном для которой служила защищенная от невзгод тихая семейная жизнь. Конечно, в отсутствие детей их нельзя было назвать в полном смысле семьей. Теперь она понимала, что это был удобный союз двух родственных душ, в котором каждый из двоих мог жить собственной жизнью. Но та жизнь ушла в прошлое, и сейчас рядом с ней мужчина, от близости которого ее бросает в дрожь…
— Приехали, — прервал ее размышления Грег Чандлер.
Такое случалось в романах, в кинофильмах, но Шейла и представить себе не могла, что может стать жертвой подобного трагического недоразумения. Заведующая клиникой почти в точности повторила рассказ Грега. Сомнений больше не оставалось. Три с половиной года она заботилась о чужой дочери, настоящие родители которой Грег и Джессика Чандлер! Алина не ее дочь! Шейла произносила про себя эту фразу, но мозг отказывался воспринимать ее смысл. В полной прострации она вышла из кабинета и с невидящим взглядом направилась вниз по лестнице. Ей хотелось остаться одной, спрятаться где-нибудь, чтобы попытаться восстановить душевное равновесие. Шейла вспомнила сочувственное выражение в глазах заведующей, когда та посоветовала ей прибегнуть к услугам адвоката. Понадобятся деньги… Внизу ее догнал Грег.
— Думаю, нет необходимости обращаться к адвокатам, — сказал он, ведя Шейлу к своей машине, — мы сами разберемся. В конце концов, мы не чужие люди.
Лучше на твоем месте оказался бы совершенно чужой мне человек! — мысленно воскликнула Шейла, покорно направляясь к его машине.
— Если только ты не хочешь получить компенсацию за причиненный моральный ущерб, — продолжил Грег, взяв ее за локоть.
О чем он говорит? Какими деньгами можно вернуть себе мир счастья и душевного покоя, созданный ею после того, как рухнул прежний?! За что ее жестоко преследует слепая судьба? От жалости к себе на глаза Шейлы снова навернулись слезы, и она поспешила скрыть их за темными очками.
— Пойдем куда-нибудь посидим. Здесь неподалеку есть хорошее кафе. Тебе обязательно надо выпить воды или сока, сегодня очень жарко, — мягко сказал Грег.
— Как ты? — Грег исподлобья смотрел на Шейлу; за стеклами темных очков, которые она не сняла в помещении, он не мог видеть ее глаз. Чтобы нарушить долгое молчание, которое начинало действовать ему на нервы, он спросил: — Что тебе взять? Немного коньяку?
Шейла отрицательно качнула головой. Напавшее на нее оцепенение парализовало даже ее способность говорить.
Сдержав раздражение, Грег резко поднялся с места и подошел к стойке бара. Необходимо было снять напряжение, в котором он пребывал все последнее время.
— Виски, два сока манго и две чашки кофе, — сказал он бармену.
