Светлаков посвятил… мне.
И вот он стоял передо мной и улыбался так широко, что впору выступать аниматором на детском утреннике. Я невольно сделала шаг назад. Этот человек, должно быть, полный псих, потому что нельзя рисовать такое, а потом лыбиться, как будто ничего не было, как будто он не преследовал меня в метро больше трёх месяцев!
Психолог была права с самого начала: от таких нужно держаться подальше. Поэтому я резко развернулась и бросилась прочь, судорожно думая, как объясню свой побег отцу. Ведь он решит, что это из-за него…
– Осторожно!
Чьи-то руки поймали меня за плечи и удержали на месте. Я поняла, что полоумный художник догнал меня, и успела поразиться его феноменальной скорости. Как вдруг, подняв глаза, поняла, что на меня смотрит совсем другой человек.
Совсем. Другой. Человек.
Настоящий Михаил Светлаков – вечно серьёзный и немного смурной.
– У тебя правда есть брат-близнец! – выдавила я, и на этот раз это был не вопрос.
Таинственный незнакомец кивнул и порывисто прижал меня к себе. Я уткнулась носом ему в шею – сегодня без шарфа – и закрыла глаза. Мы были вне времени и вне пространства. И я покраснела. Я вообще легко краснею.
– Прости, что тогда исчез, – шепнул он мне на ухо, и сложно было разобрать, какой у него голос, – но это был лучший голос на свете. – Мне нужно было…
– Понимаю. А потом исчезла я.
– Переехала?
– Нет. Испугалась тебя.
Я отстранилась, чтобы видеть его лицо. Казалось, он удивился, но я выразительно покосилась на холсты, из которых так и хлестало гневом и горем, и он кивнул:
– Справедливо.
– Все гении немного сумасшедшие, – заметила я.
Он улыбнулся, и родинка на левой щеке спряталась в морщинках под глазами.
– После выставки… сходим куда-нибудь?
Я помедлила одно осторожное мгновение. И решилась:
– Поедем на метро.