— Итак, Шерил, что случилось с твоим намерением учить бедных африканских детей?
— Случился мой сын, — сухо ответила она, ненавидя Сидни за насмешку над мечтами ее юности.
Сидди было несколько месяцев от роду, когда Шерил пришла к выводу, что работа моделью практически единственное, чем она может прокормить себя и ребенка. Потом, поняв, что не призрак Сидни, а лишь гордость удерживала ее от того, чтобы сделать Новую Зеландию своим домом, она перебралась туда.
Однако подспудный страх столкнуться с Сидни — хотя Шерил и знала, что он работал по контракту в Америке, — существовал очень долго. Освободилась она от этого страха года два назад, случайно увидев его имя в газетной статье. Она начала читать, страшась узнать, что он возвращается на родину, но там сообщалось, что он уехал на Ближний Восток. Она сложила газету, даже не дочитав статью до конца.
Сидни откинулся на спинку стула и устало провел ладонями по лицу.
— Прости, Шерил. Сегодня у тебя был трудный день, а тут еще я…
Он потянулся к ее тонкой кисти, беспокойно теребившей салфетку, но на полпути уронил руку на стол и нервно забарабанил пальцами по темному дереву.
Шерил смотрела на эти сильные загорелые пальцы и вспоминала, как они ласкали некогда каждый дюйм ее тела. Она всхлипнула, насилу успев подавить вопль ужасающего протеста против ослепительно жаркой вспышки чувственности, пронзившей ее насквозь.
— Разве ты можешь знать, чем этот день для меня стал? — спросила Шерил, прячась за агрессивностью от вопросительного взгляда, вызванного ее всхлипом.
— У меня нет детей, так что опыт мой чисто умозрительный, но… — Сидни умолк и вдруг раздраженно сказал: — Черт возьми, Шерил! Мы оба знали, что рано или поздно, теперь или через десять лет, но однажды обязательно столкнемся нос к носу, и это ни для кого из нас не будет легко!
— Меня не интересует то, что может вдруг всплыть из прошлого, — холодно отрезала она.
— О себе я бы этого не сказал. Надеюсь, ты не обидишься, если я спрошу, замужем ли ты?
— Нет, не замужем, — буркнула она, сбитая с толку вопросом.
— Я спросил потому, что случайно встретил Картрайта, который проводит здесь отпуск. Впрочем, ты вероятно и сама об этом знаешь.
Шерил взяла кофейную чашку, но пальцы так дрожали, что пришлось держать ее обеими руками, дабы не пролить содержимое. Видно, Сидни не сомневается, что Мартин и есть отец Сидди, и это подействовало на Шерил весьма удручающе. Да, Сидни надо отдать должное, в вопросах предохранения он был весьма скрупулезен. Но и Сидди не промах — оказался хитроумнее и умудрился прорвать стойкую оборону папаши. Это случилось, и было признано жизнью за неоспоримый факт, однако Сидни, со всем своим медицинским образованием, казалось, совершенно игнорировал факты жизни. Или просто отгородился от всего, что может непредсказуемо вторгнуться в его мир, и не позволит втемяшить в свои мозги то, чего они принимать не желают…
— Кажется, я зря затронул эту тему, — прервал он затянувшееся молчание. — Прости за бестактный вопрос.
— Ничего страшного, не извиняйся, — отозвалась Шерил, под ледяным тоном скрывая вскипающее раздражение.
Сидни хмуро смотрел на нее, сдержанная вежливость, с которой он безуспешно пытался пробиться к Шерил, истощилась. Он сердито тряхнул головой, взял чашку и залпом выпил содержимое.
— Что-то не клеится у нас разговор. — Сидни вздохнул. — Поверь, меньше всего я хотел расстроить тебя, возбудив ненужные воспоминания.
Шерил взглянула в его красивое лицо, ставшее вдруг печальным, незащищенным, и не на шутку встревожилась, ощутив неумолимо подступающие приступы смеха. Сегодняшний день и вправду был долгим и дьявольски трудным, и вот теперь все это вдруг показалось ей безумно смешным. Она хотела поделиться с Сидни как веселой шуткой, что он, именно он, единственный из всех людей, решил уберечь ее от болезненных воспоминаний. Да, она хотела сказать ему это, но из-за накатившего безудержного смеха не могла говорить.
Сидни встал, вынул бумажник и бросил на стол пару купюр.
— Пошли, Шерил, пора.
Но она будто не слышала, и тогда он поднял ее и повел к выходу.
— Шерил, прошу тебя, прекрати!
Она уже и сама отчаянно хотела остановиться, но волны хохота накатывали все сильнее. Сидни, чтобы остановить истерику, пришлось ударить Шерил по щеке. Придя в себя, она заметила в его глазах такую глубокую и отчаянную боль, что устыдилась своей несдержанности.
Он горестно вздохнул и обнял ее.
— Прости, но я вынужден был это сделать. Надо же было как-то остановить тебя!
Его объятия тотчас пробудили в Шерил множество неуместных воспоминаний — о его стройном мускулистом теле, разделявшем некогда с нею страсть, о невероятно блаженном ощущении покоя, когда страсть эта находила разрешение…
— Как ты себя чувствуешь, Шерил?
Она заглянула ему в глаза, и чары разрушились. Не было там никакой боли, лишь профессионально сдержанный интерес врача, осматривающего пациента.
— Я чувствую себя прекрасно, — с вызовом ответила она и, отстранившись, пошла к машине, слишком изможденная и опустошенная, чтобы думать о той сцене, которую только что закатила.
Сидни открыл перед ней дверцу машины, и Шерил, опустившись на сиденье, раздраженно бросила:
— Просто мне стало так смешно, что я оказалась не в силах поделиться с тобой причиной своего смеха. Впрочем, ты бы все равно не понял.
Он сел за руль и включил зажигание.
— Что бы ты там ни думала, я имел в виду только то, что сказал. Меньше всего мне хотелось бы огорчить тебя.
— Я и не огорчилась, — устало отозвалась она, — да и вообще, мало ли что может рассмешить человека. Не принимай на свой счет.
Он сердито взглянул на нее и молчал до тех пор, пока они не въехали на территорию большого особняка в престижном районе города. Остановив машину, Сидни сказал:
— Добро пожаловать.
Шерил вышла из автомобиля, едва не валясь с ног от усталости, и, пока Сидни доставал из багажника ее дорожную сумку, равнодушно окинула взглядом увитый плющом фасад дома. Несколько огромных ваз, видневшихся под развесистыми бугенвиллеями, в изобилии расставленные повсюду горшки с геранями — все это прекрасно… Но она-то, ради всего святого, что здесь делает?
Почти безразлично взглянув на идущего к дому Сидни, она поплелась следом и, остановившись в нескольких шагах, молча наблюдала, как он возится с замком кованой решетки и отпирает двойные двери.
Они вошли в огромный холл с ослепительно белыми стенами, казавшимися подернутыми льдом по контрасту с темным деревом дверей и широкой центральной лестницы.
— Пойдем, я покажу тебе твою комнату, — сказал Сидни, направляясь к лестнице.
Поднимаясь следом за ним к площадке, ведущей на галерею, Шерил вдруг вспомнила, зачем она здесь. Наверняка ей понадобится какое-то время, чтобы собраться с силами и сказать Сидни правду. Поэтому хорошо, что он окажется рядом, когда она будет готова. А ведь рано или поздно этот момент настанет… Сидни в это время открыл одну из темных резных дверей, выходящих на галерею.
— Эта комната с ванной, — сообщил Сидни и, занеся багаж Шерил, тотчас вышел. — Здесь есть все, что может понадобиться, а если чего-то не окажется, дай мне знать. Ты сегодня устала, прими ванну или душ и спускайся вниз, я приготовлю тебе чашку шоколада. А потом, если хочешь, мы еще раз обсудим подробности предстоящей твоему сыну операции.
— Да, хорошо, так мы и сделаем.
Страшное напряжение понемногу отпускало Шерил, лучшего момента, чтобы открыть правду, и быть не может. Войдя в комнату, она неуверенно остановилась, затем повернулась к Сидни.
— И спасибо за гостеприимство, с твоей стороны это весьма великодушно.
— Чувствуй себя как дома и оставайся здесь столько, сколько будет нужно. Я рад, что могу хоть чем-то тебе помочь.
Дверь тотчас закрылась, и Шерил осталась одна.
Просторная комната, тяжелая мебель розового дерева с традиционно простой, но оттого не менее прекрасной узорной резьбой. Стены все той же ослепительной белизны, а на безукоризненно отполированном полу белые пушистые коврики.
