— Белый цветок имбиря, — мечтательно прошептала Роуана. Так называлась одна красивая песня.
— Красный, — сказал Джонатан.
— Красный? Но…
— Белым цветет дикий имбирь. Очень красивый цветок, цветок для невесты.
— Что же, между ними такая большая разница?
— Они абсолютно не похожи, ну, как хлеб и мыло. Причем наш красный — это хлеб.
Роуана чувствовала, что он ехидничает.
— Это вы так думаете.
— Так думают все производители, покупатели и экономисты.
— Не хлебом единым жив человек.
— Тем более не белыми цветками имбиря. Дикий имбирь можно употреблять очень ограниченно.
— Что, конечно, сильно ограничивает ваше стремление его разводить.
— Да. Все должно быть под контролем.
— Особенно женщины. — Роуана не знала, почему сказала это. Не иначе потому, что из всех опекунов на свете судьба выбрала для нее Джонатана Саксби.
Он на мгновение оторвал взгляд от дороги, петляющей в имбирном поле. Должно быть, они пересекали чье-то большое поместье.
— Особенно женщины. Вы, кажется, спрашивали меня, что значит «наргано».
— Красный.
— Да, наргано — это цвет побегов имбиря, ведь самих цветков почти нет.
— И в их честь вы назвали усадьбу?
— Моя… — он медлил, как будто подыскивая слово, — бабушка назвала.
— И ваша семья с тех пор здесь живет? — удивилась Роуана, помня, что не имбирем единым жив человек.
— Скажите, — резко произнес он, к неудовольствию Роуаны вновь прочитав ее мысли, — что вы знаете о том, как можно использовать имбирь?
Роуана задумалась. Она знала, что имбирь кладут в пудинг, — вот, пожалуй, и все.
— Я так и предполагал, — откомментировал ее молчание Джонатан.
Роуане казалось, что они уже давно должны были добраться до Наргано, но свет фар по-прежнему выхватывал из темноты только петляющую в имбирном поле дорогу. И вот, миновав последний поворот, автомобиль наконец остановился перед большим домом. Похожие сооружения Роуана уже видела в Куинсленде: дом обладал многочисленными верандами и пристройками. «Олеандры, бугенвиллеи, гибискусы — в общем, терракотовая земля», — подумала она.
— Наргано! — объявил Джонатан и принялся сигналить. Из дома никто не выходил, и он продолжал жать на клаксон.
— Если вы используете такой способ, чтобы кого-нибудь позвать, то у вас плохая система контроля, — сухо сказала Роуана, которую раздражал пронзительный звук сигнала.
— Просто они заняты.
— Но ведь сейчас ночь? Или вы людей круглые сутки заставляете работать?
— Сейчас идет сбор урожая, нужно делать все сразу и быстро, ну а босс может и подождать немного.
— Босс — это вы, конечно.
— Вы очень догадливы. Вот идет одна из моих подконтрольных — домоправительница Нэнси. Она вам тут все покажет. Нэнси, это Роуана Редланд, племянница старого Тома, — представил он женщин, когда Нэнси поравнялась с автобусом. — Как продвигается работа? — И, обернувшись к Роуане, пояснил: — Каждый корень имбиря нужно обработать вручную.
— Тоже из-за ветра? Как тростник?
— Нет, ветер тут ни при чем. Необходимо удалять все боковые корни и лишнюю древесину.
— Очистка идет нормально, — докладывала Нэнси, — вот только некоторые девушки из новеньких еще не совсем справляются.
— Сезонные рабочие, — презрительно скривился Джонатан, — из Мельбурна и Сиднея.
Роуана представила, насколько большее презрение он выказал бы в отношении работников-европейцев.
Нэнси оказалась воплощением гостеприимства.
— Солнце, конечно, — это хорошо, но у вас такая светлая кожа, — вздыхала она, провожая Роуану в комнату для гостей, — как у меня когда-то, но теперь она стала совсем темной, все веснушки исчезли.
— На следующей неделе я покраснею, — отвечала Роуана, — да еще эта печка в кафе…
— Ой! — вдруг спохватилась Нэнси, — пора подавать ужин для третьей смены!
— Фабрика где-то недалеко?
— Прямо здесь, можно сказать, хотя из вашего окна не видно. Чувствуйте себя как дома, милочка. Располагайтесь, а потом приходите к нам. Вы нас быстро найдете — услышите.
Для начала Роуана нашла ванную, вымыла руки, привела в порядок волосы, а затем спустилась вниз. Она робко остановилась в дверях большой комнаты, но девушки тотчас же заметили ее, громко приветствуя и приглашая не стесняться и заходить. Они уже сняли фартуки и комбинезоны и теперь, в честь окончания рабочего дня, пили чай с печеньем, щедро намазанным каким-то золотистым джемом.
— Имбирный мармелад, — сказала Нэнси, — наш самый ходовой товар. Здесь, в Наргано, везде растет имбирь. Через несколько дней вы сами убедитесь, милочка.
Роуана не собиралась оставаться дольше, чем до утра, и с раздражением вспомнила, что опекун тоже на этом настаивал. Однако она улыбнулась Нэнси и согласно кивнула.
В ту ночь она засыпала под резкий запах имбиря. Ей приснилось маленькое кафе, элегантные посетительницы выбирали кексы и печенье, но, когда она с подносом подошла к одному из столиков, на нем оказался стейк, солонина и гигантский сандвич.
— Проснитесь и пойте, мисс Редланд! — Джонатан Саксби опустил поднос на тумбочку у ее кровати, небрежно бросив: — У вас есть только полчаса. К восьми Барни нужно быть в поле.
На подносе возвышался чайник, с отличным чаем янтарного цвета и без листьев заварки, и лежали гренки с имбирным джемом. А еще Роуана увидела там… красный цветок имбиря, скорее и вправду красный побег. Тому, кто его принес, без сомнения, нравилось дразнить Роуану. Она взяла цветок, понюхала, повертела в руке и вдруг услышала звон часов. Торопливо проглотив завтрак, она заскочила под душ, потом надела самый, по ее мнению, подходящий для «Мальчика-с-пальчик» наряд и под оглушительный сигнал клаксона побежала вниз.
Джонатан сидел за рулем. Увидев Роуану, он ухмыльнулся:
— Может, у меня не самый современный метод контроля, мисс Редланд, но зато он самый действенный.
— Я думаю, кто-то уже оглох, — огрызнулась она.
— А вы бы лучше о себе подумали, — посоветовал опекун, — ведь я не стану делать скидок на неопытность, когда придет время оценить, справились вы или нет.
— Вы не человек, а деревянный имбирный корень.
— Есть сорта, наоборот, мягкие и нежные.
— Короче, на босса не похожи.
— Рад, что вы признаете меня боссом.
— Ваших подчиненных.
— В некотором роде вы ведь тоже мне подчиняетесь. Либо доставляете мне удовольствие, либо скатертью дорожка.
— Вы, наверно, хотели сказать: кафе доставляет вам удовольствие. Я же не имею с вами ничего общего.
— Только как с человеком, который решает, останетесь вы или нет.
