— Сейчас же, Себ! СЕЙЧАС ЖЕ!!!!
Кажется, Себ сам перепугался до такой степени, что едва не выронил из руки бокал, и всучив его нервно очередному мужчине, пританцовывающему у барной стойки, просто махнул Большому Стэну присмотреть за баром, потащив меня за руку в сторону подсобки.
Я бежала за ним, хватая ртом воздух и понимая с ужасом и ледяной паникой, которая сковывала грудь, что если скорая приехала за Кентом и он ранен настолько, что позволил вызвать себе даже врачей, то бежать сейчас нужно было далеко не на нулевой этаж, а туда, где и стояла эта самая машина скорой помощи.
Вот только в душе еще теплилась надежда на то, что это Бродяга кого-то уделал от всей души, просто разминаясь…
Свернув резко от нашей подсобки куда-то под запасную лестницу, Себ вел меня быстро и практически бесшумно вперед, куда-то по темному сырому коридору, в котором даже не было ремонта, словно только в этом месте клуба обнажалась истинная сущность этого места — сырая, мрачная, скользкая и темная, как вековой склеп, где даже сам воздух был гнилым и тяжелым.
Растерянная и перепуганная последними известями явно с нулевого этажа, я никак не могла понять, в какой части куба мы теперь были, ощущая лишь то, как потолок над нами подрагивает от низких басов и безудержных танцев сотен людей, а под ногами было скользко и мерзко.
Но ничего не могло испугать меня сильнее мысли о том, что с Кентом могло что-то случиться.
Было искренне жаль всегда чистенького и даже слегка педантичного в плане чистоты Себа, которому сейчас приходилось шарить руками по мокрым, мерзким стенам в поисках чего-то, что он судорожно искал в этой темноте на ощупь, тихо шипя и ругаясь себе под нос:
— Ну где же ты, черт возьми! Не могли же тебя заделать за эти годы!..
Пожалуйста! Только не это! Иначе я просто сойду с ума!
Видя Себа лишь по расплывчатому пятну его светлой рубашке в этой темноте, я осторожно коснулась его дрожащей холодной ладонью, сипло прошептав, словно боясь, что даже здесь нас может кто-то услышать:
— Я могу чем-нибудь помочь тебе?
— Молись, лапушка! Просто молись, чтобы я нашел хоть краешек этой чертовой двери, иначе у нас с тобой ничего не получится!..
И я молилась.
Так горячо и прилежно, как только могла, прося прощения у Бога за то, что не знаю ни одной молитвы, но веря в то, что если мои слова шли от самого сердца, то он должен услышать, что одна маленькая тонкая душа на земле погибает под гнетом удушливой паники за того, кого так сильно полюбила!
— ЕСТЬ! — хрипнул Себ, явно перепугавшись не меньше меня, когда я выдохнула тяжело, отрывисто, но все-таки радостно, слыша, как что-то скрипнуло и зашуршало, и на нас повеяло чистым воздухом, словно склеп распахнулся, окрыляя и дав нам надежду на то, что все еще может быть хорошо.
Вытерев руки поспешно о свой зад и прошипев что-то о том, что черт его дернул забыть в раздевалке влажные салфетки, Себ осторожно взял меня за руку, смело шагнув вперед, в узкий темный проход, где по-прежнему было ничего не видно, но было уже не так страшно, словно мы стали частью фильма ужасов, где за углом нас ждали голодные зомби.
По моим ощущениям, которым тяжело было доверять из-за беспросветной темноты вокруг, мы спускались постепенно вниз под небольшим наклоном, а потом шли еще немного вперед, когда наконец раздались приглушенный гул сотен мужских голосов, которые что-то выкрикивали, выли и свистели, отчего мое сердце дрогнуло радостно и одновременно испуганно.
Ну вот мы и на месте!
Когда этот гул усилился и стал более отчетливым, Себ остановился, поворачиваясь ко мне и прошептал быстро, но очень серьезно и настойчиво:
— Лапушка, мы договорились! Никакой самодеятельности! Ты просто прячешься и смотришь, что происходит! Если тебя кто-то увидит, то — упаси боже — поражение Бродяги будет целиком и полностью на твоей совести! Ты осознаешь это?
— Да, Себ!
Боюсь, что я осознала это так отчетливо и ясно, что мои ладони стали мокрыми от страха, а Себ лишь отрывисто кивнул, толкая дверь впереди и сгибаясь, потому что она была в половину его роста.
Я несмело последовала за ним, переступая высокий порожик, и хватаясь обеими руками за светлую рубашку Себа, чтобы случайно не споткнуться и не загреметь на весь нулевой этаж…
Впрочем, едва ли кто-то обратил внимание на нас, даже если бы я выплыла голой с противогазом на голове и рупором, напевая матершинные песни, поскольку все взоры мужчин были обращены только исключительно вперед, туда, где и была клетка.
Не закрывая за нами потайной двери, Себ выглянул одним глазом из-за тяжелой темной портьеры, которая по краям загораживала барную стойку, осмотревшись быстро, но тщательно и наконец кивнув:
— Все чисто. Сиди здесь, и что бы не случилось, не смей выходить! Я не смогу остаться с тобой, лапушка, иначе нас заподозрят по тому, что наш бар пустует, но дверь будет открыта, и ты в любой момент можешь спрятаться за ней, поняла?
Я быстро закивала в ответ, вздрогнув оттого, что тот противный бармен, взвизгнул, когда неожиданно увидел нас, выпучив глаза и пошатнувшись, словно узрел двух приведений.
— Рот закрой, сопля хламидиозная! — шикнул на него Себ, не растерявшись и сурово сведя свои красивые брови, — Продолжай работать и не обращай внимания на мою лапушку! Хоть ресницей покосишься в ее сторону — отгрызу твои яйца по самые уши, понял?!..
Бармен клацнул шокировано челюстью, быстро заморгав, но все-таки активно закивав грозному Себу, на что тот лишь фыркнул что-то и обернулся ко мне, чтобы легко поцеловать в шею:
— Будь умницей, лапушка, а мне пора обратно.
Как же было сложно отпустить от себя Себа, но он был прав во всем, и я не могла подставить и его тоже тем, что мы покинули свое рабочее место, чтобы пошпионить за тем, что творилось здесь.
Проводив стройную фигуру в замазанных брюках, я глубоко вздохнула, собираясь с духом, чтобы выглянуть одним глазом из-за тяжелой пыльной занавески, покосившись на бармена, который продолжал безмятежно вытирать бокалы, иногда посматривая вперед, там, где кричала обезумевшая от возбуждения и жажды крови толпа.
Мое сердце грохотало так сильно, что на секунду стало страшно, будто меня смогут найти лишь по одному этому сильному отчаянному звуку, когда я сделала шаг вперед, прикрывшись вся складками портьеры и выглядывая лишь краем глаза, чтобы оценить ситуацию и первым делом найти моего Кента.
Вот он!
Моя жизнь и моя гордость, каким бы жутким и жестоким он не выглядел сейчас, расхаживая, как всегда в своих свободных спортивных брюках, с обнаженным торсом и хвостиком на затылке, чтобы белокурые пряди не мешали во время драк.
По крайней мере, внешне он не выглядел сильно избитым и измученным, расхаживая вдоль клетки, словно разъяренный волк, чья сила, ярость и мощь были готовы обрушиться на любого, кто посмеет подойти ближе.
…вот только на его теле была кровь, как и на кулаках, когда спортивные утягивающие бинты уже были насквозь пропитаны кровью его и того, за кем видимо приехала скорая.
Сложно было сказать какой по счету это был бой, если верить словам Стэна, что сегодня должно было состояться пять боев каждый по три раунда, но выглядел Бродяга как обычно — нагло, нахально, устрашающе и вместе с тем так, словно ему было искренне скучно находиться здесь в ожидании того, кто решиться выйти против него следующим.
И я бы наверное облегченно выдохнула, если бы взгляд не скользнул по самому залу, замечая изменения, от которых волосы вставали дыбом.
Сама клетка стояла как и прежде, ровно посреди всего зала нулевого этажа, состоящая из четырех стен и без крыши, вот только теперь по всей длине самого ринга полыхали языки пламени, которые нагревали ее до такой степени, что сталь клетки становилась раскаленным железом, способным оставить на коже ужасающий клеймящий рисунок, прожигая ее так глубоко, что наверняка останутся шрамы.
Вокруг самой клетки стояло что-то наподобие бассейна…словно его соорудили из какой-то огромной разрезанной покрышки, в которой плескалась черная вода.
