— Я же, кажется, сказал, чтобы ты лежала в постели! — Раздался от двери яростный крик. Сара резко обернулась и увидела приближавшегося к ней Джеффри. Его слова прозвучали столь деспотично, что она сама пришла в ярость. Пора ей, наконец, дать ему отпор.
— А я, видите ли, не пожелала подчиниться, возразила она, вздернув подбородок.
— Ты слышала, что сказал доктор: строгий постельный режим.
— А согласился с ним ты. Если ты так намерен его слушаться, сам и иди в постель. А я буду поступать, как захочу. — Продемонстрировав независимость, Сара почувствовала странное облегчение. Или ей просто придал уверенности удивленный блеск в глазах Джеффри, вызванный ее протестом? Она смотрела, как Джеффри прошел в дальний угол солярия, повернулся и оттуда стал внимательно ее разглядывать, а затем медленно отправился назад. Она стояла прямо, отказываясь отводить взгляд, сознавая, что, настаивая на своем, ничего не потеряет. Пора им, наконец, поговорить начистоту. И в этот момент она не желала, чтобы ей помыкали.
Она не знала, на что рассчитывала, может быть, продолжать спор, может быть, что Джеффри повернется и уйдет. Чего она не ожидала, так это того, что черты его лица внезапно смягчатся. А когда он заговорил, его слова оказались для нее не менее неожиданными.
— Наверное, я должен перед тобой извиниться, Сара, — спокойно начал он, стоя прямо перед ней, глубоко засунув руки в карманы. — Ты же на самом деле ничего такого не желала. Это я втянул тебя в эту историю и сознаю, что принес тебе множество всяких неприятностей.
Когда он на секунду умолк, Сара затаила дыхание. Мало того что она не знала, что ответить, она почувствовала, что надвигается нечто новое, куда более значительное, чем просьба о прощении. Такого выражения лица она не видела у Джеффри никогда: это была смесь силы и униженности, одновременно невинность и опыт. Странно было бы его деловым партнерам увидеть его в этот момент. Так вот оно что! Кажется, он начинает договариваться еще раз, хотя совсем не так, как тогда, в ноябре. Глядя на него, она ожидала, что услышит новое предложение.
— Я много думал, — ровным голосом продолжал он. — В свете того, что произошло, я чувствую, что должен предложить тебе свободу. — Он не обратил внимания на то, как она побледнела. — Разумеется, было бы слишком жестоко требовать от тебя, чтобы ты летала туда и обратно, выбиваясь из сил, а я никогда бы не мог попросить, чтобы ты отказалась от своего бизнеса. В конце концов, ты же прежде всего Сара Маккрей, и так и должно быть. Ты так же всей душой предана своей компании, как моя мать была предана своей.
Жаркая волна гнева затопила Сару. Сжав кулаки, не веря услышанному, она округлила глаза, она бы ему сказала… если бы Джеффри не продолжил спокойным тоном:
— Я дам тебе все, что ты пожелаешь, Сара. Разумеется, тебе будет выделена значительная сумма, и ты сама решишь, стоит ли тебе рожать или…
— Если я решу… — в ужасе прошептала она.
Джеффри был невозмутим.
— Если ты решишь рожать, я, разумеется, поддержу твое решение. Вообще, если ты предпочтешь родить ребенка, но окажется, что он не вписывается в твою нью-йоркскую жизнь, я буду рад взять все заботы о нем на себя. Я не буду ограничивать тебя в праве на посещение.
— В праве на посещение? — Сара повторила эти слова, не в силах сразу постичь их смысл. Выходит, Джеффри говорит о разводе таким бесстрастным тоном, делая различные предложения о судьбе их еще не родившегося ребенка? Значит, все это было фарсом — теплые часы, проведенные ими вместе, нежные взгляды, физическая близость? Он может так просто от всего этого отказаться?
— Я не верю тебе, — пробормотала она, в то время как у нее подгибались колени, а внутри все дрожало. — Я не верю тебе!
— Я говорю серьезно, — настаивал он, сбивая ее с толку своим дружелюбием. — Твоя жизнь пошла кувырком, и это моя вина. Я сделаю все, что ты захочешь, чтобы исправить положение. — Он сделал паузу, внимательно глядя ей в лицо. — Ты знаешь, как мне хотелось ребенка, но я все организую, если ты решишься на аборт.
— Аборт? — Она внезапно охрипла, а потом громче повторила: — Аборт? — Теперь Сара затряслась от злости всем телом. Она невольно отступила назад, ощутив озноб, хотя при этом вся горела. — Я не хочу делать аборт! И я не хочу разводиться! — После всего, что он сделал, он собирается от нее избавиться. Никогда в жизни Сара не испытывала такого гнева. Снова подавшись вперед, она уперлась пальцем ему в грудь. — К твоему сведению, ты увяз в этой истории по самые уши. И я вовсе не намерена спускать тебя с крючка. — Ее голос повысился на пол-октавы. — Кем ты себя воображаешь, что смеешь распоряжаться человеческими жизнями? То, что у тебя всегда было все, что душе угодно, вовсе не дает тебе на это права! И никогда, никогда больше не сравнивай меня со своей матерью! Она была безжалостной женщиной, в которой не было ни капли тепла. Пока я жива, я останусь более человечной! — В раздражении она всплеснула руками и резко пошла прочь, но вдруг остановилась, обернулась, подбоченилась и продолжила свою тираду: — Мне следовало этого ожидать. Я должна была знать. Один раз ты уже так поступил: дал мне уйти с тем же равнодушием, с каким увольняешь слуг. — Она попыталась перевести дыхание и успокоиться, но все было тщетно: бешенство овладело ею. — Так вот, на этот раз это у тебя не получится, Джеффри. Я не дам так просто от себя избавиться. Теперь тебе не удастся вышвырнуть меня вон. И предупреждаю тебя, без борьбы я не сдамся. — Сара смерила его тяжелым взглядом. — И я не продамся. Мне не нужны твои деньги! Моему ребенку тоже. Но у меня будет муж, а у моего ребенка — отец. И я буду матерью Лиззи… — Глаза ее сузились, а голос, в котором слышался вызов, стал тише. — …Пока ты не докажешь, что я не подхожу для этого.
Всплеск эмоций вдруг стал стихать. Внезапно замолчав, Сара испытала от своих слов не меньшее удивление, чем от тех, на которые она отвечала. Глаза ее стали печальнее, щеки бледнее.
— Потому что я хорошая мать, Джефф. И я буду любить ребенка. И что бы ты ни сказал, я горжусь собой, тем, что мне удалось совместить семью с карьерой, что я сделала то, что сделала.
Чувства быстро брали над ней верх. Опустив глаза, Сара стала рассматривать мраморный пол, но не нашла утешения в его причудливом орнаменте. Когда она вновь подняла глаза и заговорила, голос ее звучал из самых глубин ее души:
— Мне не нужно было выходить за тебя замуж, чтобы открыть свой западный филиал. У меня достаточно и средств, и связей. Тебе это, несомненно, известно. — Запнувшись, она все же продолжала: — Почему, по-твоему, я все же согласилась на этот брак, если не затем, чтобы восполнить в своей жизни то, чего мне не хватало? Когда-то мы питали большие надежды. Разве ты не понимаешь, что я хотела вернуть то, что мы некогда потеряли? — Глаза ее затуманились, а голос упал до шепота. — Тебе не приходило в голову, что я, может быть… может быть, снова полюбила тебя?
