«Девица, а девица! С чьего это плеча на тебе одёжа?»
«Одёжа – моя, добрый человек, – мягко отвечала певица. – Я не украла её, она принадлежит мне. А то, что я пою здесь – так это нужда меня заставила, так уж вышло».
Это сочетание скромного голоса и непокорного блестящего взгляда было необычно. Певица не опускала смиренно глаза долу, как полагалось делать благовоспитанным девицам при разговоре с незнакомыми людьми, а глядела на всех прямо, держа голову гордо поднятой. Какая же нужда заставила её, девушку из знатной семьи, заняться таким неподходящим для неё ремеслом, уподобляясь скоморохам? Её осанка, речь и этот смелый взгляд настораживали и удивляли прохожих, заставляя их поверить, что перед ними отнюдь не простолюдинка, надевшая одежду с барского плеча, и тем более странным казалось это зрелище… Впрочем, кто их, богатых, знает! Мало ли, какие забавы приходят им на ум.
Цветанка слушала, неприметно стоя поодаль и сдерживая желание подойти и высыпать в шапку всё, что звякало в срезанном кошельке, но впервые в жизни синеглазая щипачка робела перед девицей. Ей казалось, что необычная певица просто испепелит её взглядом, а не поблагодарит за плату. Нищие певцы всегда радовались каждой брошенной денежке, а эта воспринимала звон кидаемых монет едва ли не как оскорбление. При этом она вежливо кивала всякому расщедрившемуся слушателю, но делала это с видом такого попранного достоинства, что людям становилось неловко. Цветанка наблюдала с любопытством, но без тени злорадства, хотя певица, казалось, и принадлежала к столь презираемому воровкой богатому сословию. Может, её семья разорилась, и ей пришлось пойти по миру с протянутой рукой? Если при виде всякого другого униженного богача Цветанка хмыкнула бы с тайным удовлетворением, то беде этой девушки радоваться не хотелось. Может быть, потому что голос молодой незнакомки порой трогательно вздрагивал, а может, и от проблесков беззащитности, сквозивших в её колючем взгляде.
Решившись, Цветанка собралась было подойти к певице и всё-таки высыпать ей в шапку все монеты из вышитого кошелька, как вдруг появился Ярилко в сопровождении Кутыря, Шумила и Лиса. Привычно жуя соломенный стебелёк, воровской атаман кинул недобрый взгляд на девушку, и Цветанке тут же стало ясно, что сейчас произойдёт. И она не ошиблась: Ярилко подкатил к новенькой и нагло потребовал отдать ему половину её заработка. Поборы среди рыночных торговцев и местных скоморохов были ещё одной статьёй его доходов, и весьма немалой. Насчёт половины Ярилко, конечно, загнул – обычная величина дани не превышала десятой части выручки, но откуда новенькой знать местные воровские обычаи? Впрочем, девушка оказалась не робкого десятка – хоть и побледнела, а взгляда не отвела и сдаваться не собиралась.
«С какой это радости я половину своих кровных вам отдавать буду? Я даже знать вас не знаю, ребятушки. Чем докажете, что это место – ваше?»
Цветанке понравилась смелость незнакомки, но Ярилко такие дерзкие речи пришлись не по нутру – он даже соломинку выплюнул, а это обычно значило, что дело принимает скверный оборот.
«Ты, хабалка, что, не чуешь, когда с тобой добром разговаривают? Гони деньги, или твою бренчалку оземь расколочу!»
Не дожидаясь, когда в ход пойдёт рукоприкладство, Цветанка шагнула из толпы.
«Тю, Ярилко! Не щипли чужую курочку, – сказала она первое, что пришло в голову. – Эта певунья подо мной ходит, сегодня первый день. Оставь её в покое».
В такие открытые стычки Цветанка с Ярилко до этого дня старалась не вступать, так как знала, что сила будет на его стороне, но сейчас что-то в ней пружинисто и горячо выпрямилось, словно твёрдый стержень протянулся вдоль спины, расправляя ей плечи и придавая петушиный задор походке. Нет, эта кареглазая певунья не должна была терпеть ни от кого побои и унижения. Сердце, смягчённое соловьиными ночами, вспыхнуло желанием защитить незнакомку. Девушка не была так головокружительно красива, как Нежана или Ива, но своеобразной прелестью всё же обладала. Одни глазищи чего стоили! Бездонно-янтарные, с жаркой, цепляющей искоркой, сейчас совершенно округлившиеся от страха.
А вот гляделки Ярилко выпучились, едва ли не вылезая из орбит, точно его зад прижгли раскалённым клеймом.
«Заяц! Ты рехнулся, нахалёнок? Сначала портки раздобудь, в каких не стыдно на люди выйти, а потом указывай! Рынок – мой! Забирай свою щипаную курицу и уноси ноги, пока тебе рёбрышки не пересчитали!»
Да, штаны Цветанки изрядно поизносились, а новые сшить всё руки не доходили, зато кулак её был хоть и маленький, но бить умел больно. «Будь что будет», – щёлкнуло у неё в голове. Кулак вошёл в расслабленную мягкость живота Ярилко. Тот не ожидал такого нападения и, ловя ртом воздух, скрючился в три погибели, а Цветанка схватила девушку за руку.
«Даём дёру!»
Дёру они дали самого что ни на есть настоящего. Певица по дороге чуть не выронила свою домру и узелок с пожитками, а плащ развевался за её плечами, как стяг победы. Пусть они уносили ноги, но, тем не менее, они победили: ожерелье нагрелось в ладони воровки. Конечно, певица не умела так быстро бегать, и Цветанке то и дело приходилось сбавлять скорость, чтоб та слёту не зарылась носом в деревянную мостовую. Оберег из красного янтаря делал их невидимыми для глаз Ярилко с собратьями-ворами: незримая тёплая петля защиты захлестнула Цветанку с девушкой, отчего последняя, кажется, даже начала бежать быстрее. Защита просто тащила её, и ноги певицы временами, не выдерживая бешеного ритма бега, летели в отрыве от земли. Впрочем, долго такой бег продолжаться не мог: точно так же, как не попавшая в цель стрела падает на излёте, девушка рухнула на колени.
«Всё… Не могу больше…»
Цветанка оглянулась: они оставили рынок далеко позади, за ними никто не гнался. Тёплым и душным пологом небо застелили непроглядно-серые, скучные облака, готовые вот-вот излиться дождём. Усилившийся ветер трепал полы плаща певицы, а та, тяжко дыша, одной рукой прижимала к себе домру, как самое драгоценное своё сокровище. Вторая измученно лежала на дорожном узелке. Сейчас, вблизи, Цветанка заметила, что добротная и красивая одежда девушки была изрядно помята и кое-где запачкана, а вышитые бисером сапожки посерели от пыли. Видно, в последнее время ей пришлось немало ходить и спать не раздеваясь…
В небе между тем заворчало. Чтобы не промокнуть, следовало спешить, и Цветанка повела новую знакомую к себе. Первые капли дождя шлёпали по земле, редкие, тяжёлые и тёплые, и воровка пыталась на ходу их ловить пересохшими губами. Трещинка на сердце предупреждающе заныла, щемящая нега соловьиных ночей дышала ей в спину из больших тёмных глаз певицы. Снова ни к селу ни к городу вспоминались яблоки и вишня в меду, а также тонкие пальчики Нежаны, водившие писалом… У этой девушки были такие же руки – маленькие и нежные, с прозрачной кожей, к которой плохо приставал загар.
