какое обхождение требуется!
— Да, красивая она у тебя, Денис. Ты присматривай, а то желающие увести такую красотку всегда найдутся. Вон, Генка из третьего, как твоя идёт, аж шею сворачивает.
— Да что Генка? Весь двор шеи сворачивает, когда Евгеша проходит. Так что, Денис, не расслабляйся.
Местные мамочки и женщины постарше дружелюбно кивали Жене и не стеснялись эмоций.
— Вот это мужик! От моего такого и не дождешься!
— Чтоб на руки, да при всем народе — ни в жизнь! Он при всех только матом горазд.
— Ой, девочки, а как он Женьку в машину сажает и вынимает! Я такое только в кино видела — дверцу отворит, руку подаст, да с улыбкой. Умереть — не встать!
— Евгеша, а ты за мужиком следи! Такого с руками оторвут, оглянуться не успеешь.
— Глупости, ему кроме жены никого не надо. Видели — вчера Катька со второго мимо него шла, наклонилась, всему двору показала все выпуклости и спереди, и сзади, А он даже ухом не повёл. А всё почему? Да потому что обожаемая Женечка как раз из подъезда вышла.
— Вот это любовь!!!
А ещё они вместе сходили на УЗИ, и Денис оторопело рассматривал неясные движения на мониторе, пытаясь осознать, что вот этот призрачный, будто мультяшный, сгусток — его сын или дочка.
В квартире они устроились так — Женя в спальне, Денис — в зале, на диване. Последний барьер между ними держался дольше всего. Казалось бы — поговорили, все выяснили, осознали и с облегчением, отпустили прошлое, храбро шагнув на новую страницу, но до секса дело не доходило. Мужчине хотелось до одури, но он боялся. Боялся, что Женя оттолкнет, потом, вдруг родительская гимнастика навредит смешному пузожителю, туманному головастику?
Нет, Женя не шарахалась, не избегала прикосновений, но до главного никак не доходило. Денис мучился, но никак не мог решиться.
Наверное, все это так и тянулось бы, если бы однажды Евгения не взяла всё в свои руки. Перед сном, когда муж обреченно поплёлся к дивану, она подошла сзади и прижалась к его спине. Денис замер и, кажется, даже дышать перестал.
— Женя, тебе плохо? — осторожно поинтересовался мужчина, стараясь не шевелиться.
— Очень.
— Где болит? Тошнит? — Денис настолько стремительно повернулся, что чувствительно задел Женю по носу.
— Ай!
— Ушиб? Черт, я нечаянно. Женька, не молчи — что болит? Где? Врача?
— Всё болит. Полечи меня, а?
— Всё болит? — его медленно, но верно накрывала паника.
Подхватив жену на руки, Денис бросился в спальню, лихорадочно вспоминая, где оставил свой сотовый.
— Надо лечь, сейчас, сейчас, только держись!
— Держусь, — Женя обхватила руками шею мужа, прижалась к нему всем телом и не спешила отпускать, когда тот бережно опустил её на кровать.
Глядя в круглые от переживаний глаза Дениса, она улыбнулась и попросила:
— Поцелуй меня, пожалуйста!
— Надо врача!
— Ты — мой врач. Поцелуй меня, а то я больше не могу.
— Женя, мне не до шуток! Где болит?
— Везде болит! Мой муж на меня не смотрит, не целует, спать со мной не хочет. Моё сердце разрывается от боли и обиды, — выпалила Женя и разжала руки. — Даже представить не могла, что мне придется самой напрашиваться!
Несколько секунд мужчина смотрел на расстроенное лицо жены, а потом отмер:
— Ты здорова? Женя, не мучай меня, ответь? Ничего не болит?
— Я здорова, но если мой супруг продолжит спать отдельно, я непременно заболею!
— Женька…
И да, больше просить или намекать не пришлось.
Мир, в котором только Он и Она.
Щемящая нежность, когда сердце замирает от одного взгляда на любимую, когда хочется подарить Луну с неба и достать для неё жемчуг со дна морского. Когда за одну улыбку готов на край света, а каждая слезинка ранит сильнее, чем пуля. И нет большего счастья, чем руки, обвивающие шею, щека, доверчиво прижавшаяся к груди и тихий шепот: «Я тебя люблю!»
Глаза в глаза. Тонуть во взгляде, растворяться и воскресать вновь! Дарить и получать, не бояться падать, потому что веришь — подхватит! И провести пальцем по упрямой складке в уголке рта, а потом — по двум другим, которые восклицательными знаками замерли между бровей. Вкус его губ, без которых трудно дышать. И поцелуи, огненным удовольствием растекающиеся по телу. Тягучее, медленно нарастающее удовольствие, вдвое слаще, потому что оно одно на двоих. Голос, срывающийся от нежности, произносящий её имя в момент наивысшего наслаждения. И блаженство от благодарных поцелуев. Лежать рядом, переплетая пальцы, не имея силы отпустить, отстраниться хоть на минуту.
Они могли всё это потерять.
Могли не услышать, не поговорить, не посмотреть на ситуацию глазами другого, не понять и не простить.
И в мире на двух несчастных людей, которые больше не верят в любовь, стало бы больше.
Со всеми делами и заботами, со всеми вновь вспыхнувшими чувствами, они выпали из жизни. У Дениса из головы вылетело, что он собирался сам всё рассказать родителям и, наверное, ещё неделю бы не вспоминал, но вечером, на четвёртый день, после того как они окончательно помирились и приняли друг друга, прозвучал требовательный звонок в дверь.
Женя стиснула руки и с тревогой посмотрела на мужа.
— Кто это может быть?
— Сейчас увидим, — Денис отложил ложку, встал из-за стола, ласково прикоснулся к плечу жены. — Не переживай! Нет ничего такого, с чем мы не справимся. Сиди, я сам схожу.
Женя кивнула и прикусила губу.
Когда в прошлый раз к ним явился неурочный гость, им оказался Валерий Вадимович. Нельзя сказать, чтобы его визит оставил приятные воспоминания.
Она напряженно вслушивалась в доносящиеся из прихожей звуки: вот Денис отпирает замки, глухоебу-бу-бу — голоса, явно не женские. Стукнула, закрываясь, дверь, шаги…
— Добрый вечер, Евгения! — в дверном проёме выросла массивная фигура Петра Гавриловича.
— Добрый вечер, — растерялась Женя. — Что-то случилось?
— Нет, нет, все в порядке! — Он поспешил её успокоить. — Я хочу поговорить с тобой. Давно пора было, но то одно, то другое, никак не получалось. Надеюсь, я вас не сильно потревожил?
— Проходите в зал, — пригласила Женя, поднимаясь.
— Может быть, останемся тут? — Петр Гаврилович выразительно показал на стол. — От чая не откажусь, за этим напитком и беседовать приятнее.
— Да, конечно, можно и на кухне. Просто я подумала, что в зале как-то приличнее, — пробормотала девушка.
— Я очень надеюсь, что мы с вами не совсем чужие люди. Хотел бы, чтобы мы перестали быть чужими, чтобы вы считали меня частью вашей семьи. Поэтому чаепитие на кухне сочту за первый к этому
