— Я не собираюсь снова заниматься любовью, Хейзл. Я не это имел в виду. Я хочу поговорить с тобой.
— Поговорить?
От страха у нее во рту появилась горечь, горло перехватил спазм. Чтобы не видеть решимости, которая искорками поблескивала в глубине серых глаз мужа, Хейзл соскользнула с кровати и стала искать свои тапочки.
— О чем поговорить, Дик? — небрежно спросила она.
— О том, о чем мы говорили до того, как ты стала демонстрировать мне свое соблазнительное тело. О переезде, — напомнил он, наблюдая, как Хейзл натягивает хлопчатобумажные темно-синие трусики. Дик мельком удивился, почему она никогда не носит то изысканное белье, которое он каждый раз привозит в подарок из заграничных вояжей.
— Но я думала, что мы полностью исчерпали эту тему, — возразила она, неуклюже изогнувшись, чтобы застегнуть бюстгальтер.
Дик отрицательно покачал головой.
— О нет, радость моя. Это ты сказала все, что думаешь по этому поводу, а именно, что никуда не хочешь перебираться.
— О! — У нее задрожали губы. — Мое мнение для тебя ничего не значит?
— Конечно, значит! — вздохнул Дик. — В сущности, если бы не твое упорное нежелание сниматься с места, я бы уже давным-давно завел разговор о переезде поближе к природе!
— А я бы возражала точно так, как и сейчас! — фыркнула Хейзл.
Решив подойти с другого бока, он закинул руки за голову и, откинувшись на подушки, расплылся в улыбке.
— Что же в городе есть такого, чего ты не можешь себе позволить в сельской местности?
Хейзл оценивающе посмотрела на мужа. Значит, он решил взять логикой? Интересно, осознает ли Дик, насколько покровительственно звучит его голос?
— Я могу ходить в театры, — не мешкая, выпалила она. — И на концерты. Кроме того в Лондоне есть художественные галереи, парки… и разные специализированные магазины.
— А если мы будем жить рядом с другим городом? Как тогда? Все это будет доступно для тебя.
— Но чего ради нам туда стремиться? Мы обосновались здесь, — ушла она от ответа.
— Верно, но столь же легко мы можем обосноваться в другом месте. — Заметив непримиримое выражение лица жены, он решил, что пока благоразумнее дать задний ход. — Я далеко не так наивен, дорогая, и понимаю, как сложно будет собраться и…
— Так зачем же это надо? — вопросила Хейзл, разозлившись, что Дик собирается перевернуть весь их уютный мирок вверх тормашками в силу всего лишь своей прихоти.
— В силу тех причин, о которых мы говорили: будет больше простора, тройняшки могут вести здоровый образ жизни…
— Но только не я?
— Все мы, — мягко поправил он. — И в глубине души ты сама это понимаешь, дорогая.
Хейзл понимала, что, еще минута — и она разразится слезами. Она натянула мятую майку и, мотнув головой, откинула с лица густые светлые волосы.
— И что это вдруг тебе взбрело в голову? — спросила она. — Только потому, что Лили поплакалась из-за лошади?
— Отнюдь. Это было просто совпадением.
— Так в чем же дело?
Дик повел широкими плечами.
— Потому что я давно понял, что нет абсолютно никакой необходимости в моем постоянном присутствии в Лондоне. При нынешнем уровне развития связи можно работать в любом месте. К тому же ты знаешь, как долго мне приходится добираться до офиса.
Хейзл кивнула. Тут он попал в точку. По утрам движение бывало таким плотным, что Дику приходилось выезжать с рассветом, и часто он возвращался домой, когда тройняшки уже укладывались в постель. А порой еще позднее. Не удивительно, что он постоянно выглядел усталым.
И не имело никакого смысла убеждать его не перерабатывать, пусть даже доходы Дика от бизнеса могли позволить им вести иной образ жизни. Ибо в нем глубоко укоренилась этика рабочих отношений, а давние сложившиеся привычки очень трудно переломить. Дик вкалывал, не щадя себя, потому что был целеустремленным человеком, и, как всем людям такого склада, ему было необходимо много и тяжело работать. Сказывались и условия, в которых прошла его молодость.
— Не сомневаюсь, что мы можем найти какое-то компромиссное решение, — предложила она и с легким раздражением бросила: — Ради Бога, Дик, не можешь ли ты встать и что-нибудь накинуть на себя? Девочки вот-вот вернутся.
Он ухмыльнулся и, соскочив с кровати, стал натягивать джинсы, а Хейзл поймала себя на том, что не может отвести от него глаз. Она никогда не сможет насытиться Диком, и у нее просто зудели руки от желания снова ласкать его.
Застегивая рубашку, он поднял на Хейзл глаза и лукаво улыбнулся.
— Хочешь, чтобы мы снова залезли в постель?
Она покраснела.
— Нет, не хочу.
Дик сделал несколько шагов и, остановившись перед Хейзл, пальцем приподнял ее подбородок.
— Не смущайся, радость моя. Еще десять минут назад ты и не думала о стеснительности! А я все пытался понять, что на тебя нашло, пока не догадался, что это я сам завелся!
— Дик! — Хейзл закусила губу, вспоминая, как исступленно они только что любили Друг друга.
— Но в этом же нет ничего плохого. Я надеюсь, наслаждение, которое мы дарим друг другу, с каждым годом будет только возрастать! И это еще одна причина для переезда. Нам хватает места и здесь, но комнат у нас маловато. Тем более таких, где мы можем с тобой уединиться.
— Разве нет?
— Черт побери, Хейзл! — выпалил он с уверенностью человека, который тщательно продумал все свои аргументы. — Комната девочек дверь в дверь с нашей. И что, по-твоему, произойдет, когда они подрастут и поймут, почему мама так сладострастно стонет?
Она залилась краской.
— А когда приходится сдерживаться, это совсем не то… — безжалостно продолжал Дик. — И я не могу не думать, что со временем возможности для таких вспышек страсти будут сходить на нет… Разве что мы найдем какой-то выход!
— И все же, что с тобой вдруг стряслось, Дик Треверс? — потребовала Хейзл ответа. — Неужели ты считаешь, что и другие мужчины готовы сорвать с места своих жен и детей лишь ради того, чтобы секс не стал пресным?
Дику стоило немалых усилий демонстрировать во время разговора терпимость и понимание, но, услышав оскорбительные слова Хейзл, он побелел от гнева и угрожающе тихим голосом спросил:
— Значит, ты думаешь, что я озабочен исключительно сексом?
— Не знаю, — устало ответила Хейзл. — Ты сам привел это в качестве аргумента. А что еще может быть? Кризис среднего возраста? Но, в таком случае, не слишком ли ты молод в свои тридцать три года для такого кризиса?
— Еще бы, черт побери! — с жаром согласился он. — А может быть, ты и права. Может, у меня в самом деле какой-то кризис, просто раньше у тебя не было ни времени ни желания заметить это…
