— Ты в чем-то права, — согласился он. — Но вместе с тем они и глубоко концептуальны.
Любая форма есть концепция. От этого никуда не денешься. Человек не способен выразить себя, не пользуясь идеями и обобщениями. Равно как и восприятие любой формы основано на заложенных в нас идеях. Все в этом мире — лишь игра концепций, — заключил он с некоторым сожалением.
— Интересно. Я никогда над этим не задумывалась. Значит, все, что мы чувствуем и видим, — лишь игра идей? — Она смешно заморгала глазами, удивленно оглядывая его. — И мы друг для друга — тоже лишь идеи?
Он в ответ только улыбнулся, и в уголках его рта образовались милые складочки.
Какую-то философскую чушь он несет, подумала Джессика, тайком рассматривая его.
Красивый, великолепно сложенный, смуглый мужчина, со скульптурным носом, большими, продолговатыми глазами, высокими скулами и чувственными впадинками под ними. На подбородке — аккуратная ямочка. Надо признать, очень необычная для американца внешность. Наверняка среди его родни затесались люди с Востока. И он пытается убедить ее, что все это — всего лишь ее собственная идея. Как мужчина с такой чертовски сексуальной внешностью, полный мужского обаяния, может быть идеей?
— И когда будет твоя выставка? — спросила она, стараясь отогнать смущение, начинавшее охватывать ее.
— В середине июля. Точная дата пока неизвестна. — Он направлялся к ней, неся в руках тарелки и блюдо с пиццей. — Наш поздний ужин или ранний завтрак, — сказал он, поставив тарелки и пиццу перед ней на столик. — Сейчас принесу твой ядреный кофе, от которого ты наверняка не сможешь заснуть, а себе налью стаканчик минералки, — безрадостно добавил он.
— Ты что, боишься, что я напьюсь кофе и буду, как школьница, всю ночь носиться по твоему дому и мешать тебе спать? Зря, потому что кофе действует на меня как снотворное.
— Слышал, что так бывает. И знаю теперь, что ты большая девочка и понимаешь, что делаешь, — ответил он с улыбкой.
Джессика метнула на него быстрый косой взгляд, придвинулась к столу и с нетерпением потерла руки.
— Почему после этих вечеринок я всегда чувствую себя такой дико голодной?
— Думаю, это потому, что там царит чудовищная пустота, и, не разобравшись в характере этой пустоты, организм панически пытается заполнить ее пищей, — пояснил он.
— Ты, наверное, прав.
Она покачала головой, мило улыбнулась и с удовольствием принялась за еду. Кусочки пиццы с блюда исчезали молниеносно. Наконец, утолив голод, она снова откинулась на спинку дивана и стала отхлебывать кофе из огромной чашки.
— Хочется сигарету, — сказала она мечтательно.
— У меня в кармане есть незаконченная пачка. Держу для укрепления силы воли, — ответил он, запуская руку в карман.
— Нет, не нужно, — быстро остановила его она. — Ты бросил, и поэтому я тоже воздержусь, чтобы не соблазнять тебя. И вообще я чувствую, что с сегодняшнего дня у меня начнется новая жизнь. Хватит с меня этих омерзительных вечеринок. Тошнит от всего, что я там насмотрелась… И натерпелась. Господи, какая же я дура.
При воспоминании о вечеринке она резко изменилась в лице.
— Ты не дура, Джессика. Ты открытая, доверчивая душа, которая нуждается в помощи и поддержке. И в связях, чтобы начать карьеру.
Мне это понятно. Просто ты не в том месте искала.
— Спасибо за доброе слово, Кевин. Знаешь, я действительно не думала, что он обманывал меня и использовал. А он оказался расчетливым, холодным негодяем. Целый месяц пудрил мне мозги, обещая познакомить с хорошими режиссерами. И знакомил. С такими же подонками, как сам.
Перед ее глазами поплыли картины. Она вспомнила, как режиссеры, с которыми ее знакомил Тим, исходили слюной, обещая ей интересные роли, и при этом лапали ее глазами, откровенно намекая, какую цену она должна будет за это заплатить. Она вспомнила, как ее коробило от отвращения, трясло от гнева, бросало в жар от стыда, но она продолжала глупо моргать глазами и бессмысленно улыбаться. Как она позволила себе так низко пасть?
Ее взгляд, полный горечи, скользнул по его лицу и устремился куда-то в пространство.
— Он даже предлагал мне выйти за него замуж, — продолжала она с выражением печальной брезгливости на лице. — Хотел привязать к себе как собачку, чтобы удобнее было использовать в своих денежных интересах. Но когда я увидела его на этой вечеринке с какой-то рыжей шлюхой, я все поняла. Он просто подставлял меня своим партнерам, а сам в это время развлекался с другими бабами. Подлец. Скотина. Свинья.
Кевин молча слушал ее и чувствовал, как будто подключается к ее душе, переживая все, что переживала она. Да, он сам не иначе назвал бы этого червяка. И теперь был готов выслушивать все, что она говорит, понимая, что ей, по-видимому, очень долго приходилось держать это внутри. Не с кем было поделиться. Теперь же поток негодования и боли рвался наружу. И она не сдерживалась и не стеснялась. Она исповедывалась. Только бы она не сорвалась в истерику, подумал он с опаской.
— Он знает, что мне позарез нужна работа, — продолжала она. — Я всего два месяца назад окончила театральную студию. А незадолго до этого… — Она запнулась, и Кевин заметил, как ее глаза быстро наполнились слезами. — В моей семье случилась беда, — тихо сказала она. — Отец бросил нас, и мать от горя чуть не сошла с ума.
Пыталась покончить с собой. Ее упекли в психушку. Моя семнадцатилетняя сестренка осталась одна. Я — в Нью-Йорке, она — в Шарлотте.
И я не знаю, как ей помочь. — Она закрыла лицо руками, пытаясь сдержать рыдания.
Кевину нестерпимо хотелось подсесть к ней, бережно обнять, утешить. Но что он может ей сказать? Чем помочь? Слова утешают, но не решают проблем. Единственное, на что он чувствовал себя способным в эту минуту, это прижать ее к груди и ласкать до тех пор, пока она не забудет обо всех своих горестях и трудностях, о предательстве того ублюдка, о матери, обезумевшей от горя, и брошенной сестренке.
Почему в этом мире столько зла, жестокости и несправедливости? Почему столько страданий? Есть ли выход из этого круговорота?
— Мне очень жаль, что так случилось с твоей матерью. Но что ты можешь изменить в данный момент? Джессика, ты сильная девушка, и я уверен, что ты преодолеешь эти трудности.
Твоя жизнь будет полна радости и света, — наконец твердо сказал он. — Вот увидишь.
— Хотелось бы верить. А пока что… я просто устала. Устала от собственной глупости, от лжи вокруг…
— Тебе нужно отдохнуть. Хорошо выспаться для начала. Утром, на свежую голову все будет выглядеть по-другому. Придут новые мысли, новые надежды.
И снова его уверенный, глубокий, теплый голос убедил ее и утешил. Она успокоилась, и, казалось, мысли, осаждавшие ее бедную голову, рассеялись.
