засевший в клетках организма и спавший многие годы. Заснул я не быстро, но всё-таки уснул. Ночью я иногда просыпался от писка комаров, но укутавшись одеялом с головой, засыпал снова, и вот наступило утро.
Пора была ехать домой. Нашу машину нагрузили фруктами, овощами, зеленью. Бабушка и дедушка поехали с нами. В машине было тесно, не нельзя сказать, что не комфортно. Я переставил свою карту памяти на шестнадцать гигабайт и приготовил самые отборные треки. Самый громкие, самые тяжёлые, самые асоциальные. Я не знал, о чём там поётся, но по названию мог об этом догадаться. На протяжении всей дороги я их слушал и уверенность в том, что вчерашние эмоции ко мне не вернутся крепла с каждой минутой. Я думал о том, что буду плевать на всех ещё сильнее прежнего, что буду наслаждаться главный удовольствием жизни – едой ещё больше, и наконец, начну всё чаще думать, о том, как бы стать богатым и уважаемым преступником. О да, я себе это вырисовывал в голове. Какой-нибудь солнечный пляж в Майами или Лос-Анджелесе, красивая и дорогая спортивная машина, по правую руку дорогой алкоголь, по левую антикварная сигара, сзади стоит штук сто охраны. И далее всё в таком духе. Я с усмешкой относился к тем вчерашним порывам. Что вынудило меня, будущего уважаемого человека, собирать вишню под палящим солнцем? Два больших ведра! Никогда больше так не опущусь. Я был слабаком, нытиком, дураком. А в это мире нет места слабым. И только в самом конце поездке, когда бабушку с дедушкой мы уже завезли домой и уже подъезжали к нашему, меня вдруг резко накрыло какое-то опустошение. Я снова пытался внушить себе то, о чём думал там, на трассе. Но с каждой секундой я понимал, что меньше и меньше в это верю. Появилась какая-то слабость, какая-то апатия, какое-то безразличие. Но безразличие не к окружающем, что, как Вы уже наверняка поняли, было нормой для меня, а безразличие к самому себе. Как будто я шёл по пустыне несколько дней и вот дошёл до района, где идут проливные дожди. Но я не в силах радоваться дождю, я просто упаду от усталости, потому что дождь уже не поможет, мой организм уже поражён солнцем, и я уже точно умру. Поэтому остаётся только упасть. Правда, не на землю, а поднявшись по лестнице, на кровать. Когда мы приехали, я так и сделал. Я даже машинально взял несколько ящиков с урожаем из багажника, а не бросил это всё, оставив эту заботу за родителями. Они не сильно придали этому значения, так как я уже успел их удивить, собрав ту самую вишню. Лежа на кровати, я уткнулся головой в подушку. Музыка, которую я слушал по пути назад как будто ранила меня. Она была вроде алкоголя, который ты пьёшь и пьёшь. Сначала тебе хорошо, а потом организм встречается с интоксикацией. Не означает ли это, что пришло время принять таблетку? Я снова переставил карту памяти на два гигабайта и включил те самые треки, из-за которых всё началось. "Из-за которых"? А может, "благодаря которым"? Из наушников послышались слова "Чистый воздух, как едкий дым, совершенно непригоден для дыхания…", "Если Вселенная бесконечно действительна, значит, есть куча копий нашей планеты…", "Наша лестница в небо оказалась расшатанной стремянкой, годной лишь на то, чтобы достать с антресоли банку…" Это были слова из песен Noize MC. Не все песни были именно этого исполнителя, но как выяснилось, в седьмом и восьмом классе бо́льшую часть моей музыкальной библиотеки составляли именно его песни. Я всё больше вдавливался в подушку лицом. Хотел выключить это, но потный палец, просто водил по корпусу смартфона, и я продолжал слушать. Снова тепло хлынуло к лицу, дыхание участилось. Я и, подобно только что родившемуся ребёнку, всё-таки заплакал. Слёзы были редкие и маленькие, их было немного. Но я понял, что это было то, что должно было случиться тогда в машине, но было перебито выдохом. На этот раз победил не выдох, а слёзы. Но что это такое? Что сражается внутри меня? Я не знал. Пролежав так около часа, я снял наушники. Я полюбил тишину, которая образовалась вокруг меня. Это и не те грубые песни, которыми я пытался затупить возрождавшееся во мне чувство, и не те песни, что я слушал сейчас на кровати. Тишина была пустой и успокаивающей. Затем я с какой-то непонятной злостью вставил вновь карту на шестнадцать, но не для того, чтобы включить треки с неё. О нет, совсем не для этого. Я форматировал её. Вытащил, вставил старенькую на два, а ту на шестнадцать закинул глубоко в ящик возле компьютера. Я закрыл в комнате шторы и попытался уснуть. И как ни странно, у меня получилось.
Глава V
Проснулся я часа в четыре вечера и ходил по дому, как истукан. Я смотрел на стену, в окно, на полки в доме. Смотреть я мог на что угодно, но видел одно – пустоту. Слёзы немного осушили пустыню, что несколько лет сохла у меня в душе, но слёз этих было мало. И я начинал сохнуть снова. Я не видел выхода из сложившейся ситуации. Единственная лишь мысль давала мне надежду на то, что выход есть – самоубийство. Я понимал, что после этого всё закончится. Кроме того, минусов я в этом не видел. Ведь меня уже ничего в жизни не интересовало. Зачем просто лежать на диване, ходить от угла в угол и ненавидеть себя за всё. Эта облегчало мои мысли. Суицид был для меня чем-то вроде антибиотика – уничтожит всё: и хорошее, и плохое, но главное прервёт мою жизнь. Тогда мне казалось, что всё лучшее уже позади, а дальше только постоянные душевные страдания и бесконечный поток удушающих мыслей. Как я тогда ошибался. И что меня остановило, я не знаю.
Родители, решив, наверное, что я опять уселся за компьютер, просто уехали в магазин или куда-то ещё, я точно не знал, но это меня спасло от лишних вопросов. Потому что вид у меня был такой, будто меня только что сняли с креста. Ходя из комнаты в комнату, я иногда легонько стучал кулаком по стенам. Непонятные эмоции сдавливали меня. Чуть погодя я понял, что не могу усидеть на месте. Я вышел на улицу и отцепил от велосипеда замок. Сил кататься у меня было мало, но желания было много. А второе порой сильнее первого. А иногда даже и преобразуется в
