бабушка умерла, передав мне свою силу.
В третью ночь после прозрения ко мне в сени ввалилась метла. Ох, не легко давались уроки полетов на строптивой палке! Но я привыкла.
А еще через шесть дней в полнолуние пришел незваный гость. Согбенная старуха, патлатая, с язвами на трясущихся руках и морщинистом лице. Я не обратив внимания ни на вонь, гнилостную вонь, исходившую от пришедшей, ни на время суток, пустила незнакомку в свой дом. Я помнила обет, данный у озера, и не имела права отказывать никому, пришедшему за помощью.
— Дочка, ты тута за ведьму?
— Я знахарка. Так говорят люди.
— Люди говорят много, да не всегда правду. А Агафья бабушка твоя, стало быть?
— Да. Если повитуха не напутала чего.
Беззубый рот старухи растянулся в улыбке.
— Я знала Агафью. Такая же резкая на язык была, палец в рот не клади, коли не лишний.
— Бабушка ничего о вас не говорила.
— А о ком говорила твоя бабушка? Помоги мне. Видишь язвы, дай мазь!
— Подождите. Превозмогая отвращение беру свою гостью за руку. Мертвецки холодную руку. Закрываю глаза и понимаю — в ее жилах ни капли крови! Кого я пустила к себе на порог? Кого пригласила в свой дом?
— Кто ты? Отвечай, да не лги, покойница! И учти, наброситься попытаешься, крест серебряный в морду суну.
Тварь захохотала.
— Я живее всех живых. А как мертвую ты меня чуешь, потому что души у меня нет. Я ее выменяла. Пришла сказать, что тебе выпала великая честь выменять ее тоже.
— Вон пошла из моего дома! Убирайся, пока не убила тебя, пакость!
— Уж кто и сможет меня убить, так точно не ты, девчонка! По что тебе твой светлый дар? Всю жизнь сиделкой — по локоть в крови, говне, с ноющими младенцами и бредящими стариками, с пеной у рта. А тебе предлагают могущество, власть, красоту!
— Как у тебя красоту что-ли?
— Да ты хоть знаешь, сколько мне годов, мерзавка! Сто двадцатый годок пошел, юбилейный. И истинное мое лицо видишь только ты. А люд видит пригожую молодку! Зачем тебе твоя душа? Ну что в ней такого? Я избавилась — и стало легче жить! Ни тоски по несчастной любви, не иных переживаний. Имеешь, все, что можешь представить. Любого приворожишь, каждый парень при виде тебя слюной истекать будет!
— Слюней захочется, собаку заведу. А потом. Что станет с тобой потом?
— Ну перво на перво, умереть я не смогу, пока силу свою не передам.
— Хорошо. А что потом?
— Вот привязалась! Да мы с сатаной побратались! В пекле помогать ему буду, да брагу пить хмельную.
Медленно поднимаюсь с табуретки, поворачиваюсь к полке с настоями трав. Где-то была маленькая прозрачная бутылка.
— Эй, ты что там делаешь?
— Да вот угостить тебя хочу. Брагой хмельной.
Наливаю несколько капель искрящейся серебром святой воды в ладонь, делаю шаг к колдовке.
— А со мной побратаешься? Дай ручку, что же ты боишься?
Старуха вскакивает и с неожиданной прытью устремляется к двери. Но я все равно успеваю плеснуть крещенской водой на ее балахон. Черная ткань дымится. Нечисть неестественно выгибается и взмывает под потолок, там ударяется сивой башкой о балку и падает вниз.
— Ну что, сама уйдешь, или из бутыли окатить?
— Дрянь! Дрянь! Ты не понимаешь, от чего отказываешься! Ну ничего, поквитаемся!
Ведьма, на четвереньках, пятится к двери. При этом она нашептывает темные заклинания и вокруг нее начинают клубиться маленькие вихри.
— Ах, ты бесов в моем доме призвать решила! Да ты не только душу отдала, но и разум! Все еще влажной от святой воды рукой касаюсь волос дрожащей колдуньи. Седая голова начинает заходиться легким, едва заметным пламенем.
— Вон из моего дома!
Только на свежем ночном воздухе старухе становится легче, она скидывает балахон и бежит к стоящей у забора метле.
— Колдовка!
Существо, давно переставшее быть человеком, не оборачивается.
— Колдовка! Нельзя выменять то, что тебе не принадлежит! Душа — не мешок репы. Она божья, на наша. А ты свою обрекла на страдание. Не появляйся здесь больше, ради своей же безопасности! Да пакостить ни мне, ни деревне не смей! Агафья была сильной, сама знаешь! А защиту я прямо сейчас везде поставлю. Вдругорядь прилетишь — шандарахнет.
Откуда я знала о том, что с нечистыми связываться нельзя? Из одного примера, показанного мне бабушкой. Жила в соседнем уездном городишке одна женщина. Светлой силы в ней было — что в кадушке с молоком, только через край не текло. Помогала Раиса (так ее звали) людям, как положено. И роды принимала, и младенцев опосля выхаживала, и новопреставленных в последний путь чин по чину провожала. Как мы, сушила травы, грибы, ягоды. Бывала и у нас — любила в озере купаться. Но однажды из ее уезда пришла баба. Брюхатая, тяжелая.
— Матушка, помоги, не осерчай — обратилась она к Агафье. Еле дошла до вас, два раза по дороге падала. Дитя мое не слышу, движения нет! А уж воды отошли.
Повивальное дело бабушка знала хорошо. Отослав меня за чистой водой да тряпками, уложила бабу на печь, зажгла свечи.
— Постой Нина за печью. Вдруг понадобишься.
Смотреть на появление малыша не стала — меня била крупная дрожь. А вдруг мертвый народится? Кто знает, как баба отреагирует? А не дай Боже, сама — того. Так муж ее нас потом придет, да на осинке у забора вздернет.
Сколько времени прошло, не скажу, провалилась в тревожный сон. Разбудил тихий шепот Агафьи:
— Ниночка, Нина — просыпайся да затопи печь. Я подскочила, как ужаленная. Вечерело.
— Да бабушка, сейчас. Спросить все ли хорошо, боялась.
И только когда дрова в печи занялись веселым пламенем, рискнула посмотреть на бабушку. Руки ее были в крови. К своей груди она прижимала маленький синий комочек. Дышащий комочек! Вздох облегчения вырвался из моей груди.
— Мальчик, Ниночка. Мальчик родился.
— А мать его? Живая?
— Живая, что с ней будет. Ты знаешь что, поди на огород, сорви укропа, да брось в котел. Пусть вместо чая выпьет. Да постарше смотри срывай, с семечками!
— Укроп? Глаза мои от неожиданности округлились. То есть не багульник, не сабельник, ни что другое, укроп?
Бабушка засмеялась.
— Укроп, укроп. Он молока роженицам нагоняет. Дите оклемается, есть захочет. А у нас молоко только Дашкино.
Да, кошачьим молоком человеческого ребенка кормить негоже.
Вернувшись в избу я застала странную картину. Бабушка обмазала синий комочек густым тестом и сунула его в печь.
— Бабушка, как же так! Мы не упыри какие! С ужасом рванула к печи и собиралась схватить руками раскаленную заслонку.
Агафья меня остановила.
— Нина стой. Во
