Как бы там ни было, Штефан по-прежнему в квартире. Подружка Фредерика закрыла дверь в спальню, чтобы продолжать ублажать клиентку. И Штефан делает знак, что, мол, цель достигнута. Фредерик тихо стонет. Я слышу Сильвестра, который шепчет где-то за сценой:
— Великолепно, это великолепно!
Я готова его придушить. Наконец снова открывается дверь спальни. Фредерик плачет. Я плачу вместе с ним. Одна женщина из съемочной группы, которая стоит за оператором, держит табличку с надписью: «Надо что-то сказать!». Но у меня полный ступор. Даже если бы я могла выдавить из себя хоть слово, я бы предпочла ничего не говорить, ведь что бы я ни сказала, все звучало бы фальшиво. А дело в том, что человека, в данном случае Фредерика, покажут по телевизору и выставят полным олухом. Я не хочу участвовать в этом оболванивании ради идиотской погони за рейтингом.
И я не хочу увеличивать себе грудь только потому, что Сильвестр, Феликс или еще кто-нибудь думают, что это повысит индекс популярности «Строуберри».
Рейтинг. Деньги. Какая грязь.
Я хочу вернуться на радио «Лайт». Хочу снова вести спокойную жизнь. В конце концов, хочу жить в нормальной квартире, а не в этом дурацком номере, где по утрам вздрагиваешь от вида большеглазой колумбийской горничной, которая включает пылесос, потому что я в очередной раз забыла повесить табличку «Не беспокоить».
И я хочу к Роланду.
В любом случае я не буду вести это ужасное шоу.
Наконец-то я знаю, что мне нужно.
Пока все кружатся вокруг Фредерика (разве я не сказала, что у него что-то с сердцем?), я встаю и иду к Сильвестру.
Он встречает меня с распростертыми объятиями, настроен он очень доброжелательно:
— Каро, могу тебе сказать, все прошло как нельзя лучше. Или я тебе это уже говорил?
Он хочет притянуть меня к себе.
Я отстраняюсь и говорю:
— Мне нужно обсудить с тобой один важный вопрос, и чем скорее, тем лучше.
Как это я говорю так уверенно? Обычно, если я должна сказать что-то важное, у меня или какая-то извиняющаяся интонация, или голос срывается, или то и другое сразу.
Сильвестр кивает и кричит:
— Да, Каро, конечно! У меня тоже к тебе очень важный разговор!
Мы идем в его кабинет. Закрывая дверь на ключ, он опять болтает без умолку, как все здорово получилось, что «приманки» проявили себе с лучшей стороны и что я должна больше стремиться к сенсациям.
Я сажусь в темно-коричневое кожаное кресло и говорю:
— Не хочу больше никаких шоу. Я выхожу из игры. Все это не по мне.
Сильвестр смотрит на меня так, словно я только что ему сообщила, что у меня будет от него ребенок, хотя он много лет как стерилизован и у нас с ним к тому же вообще никогда не было секса.
— Каролин! — по-отечески говорит он. — Такое бывает, когда все развивается слишком стремительно. Просто у тебя стресс. Пойми, остановиться на полпути — самая большая глупость, которую можно сделать!
Да, он даже не повторяет слова, не угрожает, не напоминает про условия контракта. Ну, надо же!
— Беппо Брезелем тоже прошел через это, — рассказывает мне Сильвестр. — Неожиданно налетела слава, и он не знал, как с ней быть. Тогда мы отправили его на две недели в санаторий. Беседы с психологом помогли ему выбраться из душевного кризиса. Тебе тоже надо туда съездить, пройти базовый курс лечения!
— Нет, Сильвестр, дело не в этом, — пытаюсь объяснить ему я, хотя и знаю, что он все равно ничего не поймет. Для Сильвестра существует только рейтинг, остальное его не интересует. — Просто я не хочу жить такой жизнью. Я никогда не стремилась стать знаменитостью. Хорошо, когда у тебя нормированный рабочий день, а вечером ты можешь встречаться с друзьями.
— Но кто тебе мешает встречаться с друзьями? К тому же ты хочешь переехать к Роланду. Знаешь, Роланд благодаря тебе стал совсем другим человеком. А то я уж подумал, что он никогда не изменится. Но он действительно стал совсем другим человеком, и все благодаря тебе, только благодаря тебе он стал другим человеком!
Ну вот, опять заладил.
— Сильвестр…
— Каро, спустись на землю. — В Сильвестре снова просыпается деловой человек. — Ты поедешь в санаторий. И точка!
Про какой это базовый курс лечения он говорит? Наверное, будет рассмотрен только верхний слой моих душевных переживаний. А на более основательный курс, который бы помог выявить глубинные проблемы, «Строуберри» просто не хочет раскошеливаться. Я думаю, моя беседа с доктором будет развиваться примерно по такому сценарию: сначала меня приведут в комнату с зелеными обоями (зеленый, как известно, действует на человека умиротворяюще), бамбуковой мебелью, занавесками цвета яичной скорлупы, которые колышутся от ветра, влетающего сквозь открытую дверь веранды. Чай с маракуйей и с кусочками сахара на блюдце, дощатый пол и коврик пастельных тонов. На стене репродукции Матисса и Моне. Легкая классическая музыка, которая звучит непонятно откуда.
Психолог:
— Ну, госпожа Шатц, что у вас на сердце?
Госпожа Шатц:
— Ах, все так ужасно! Мой бывший бойфренд женится на другой, мне приходится вести телешоу, которое я вести не хочу, друзья меня предали, а новый любимый человек бросается в Северное море с музыкантами на спине. Я снова начала кусать ногти, по ночам меня мучают кошмары, Фредди Крюгер тут просто отдыхает. Кроме того, недавно я в состоянии аффекта застрелила трех сотрудников бензоколонки, потому что у них в холодильнике не оказалось эскимо Ноггер в молочном шоколаде. Место, где я когда-то жила, как раз сейчас разлетается на куски от взорвавшейся бомбы, а следом за домом и весь земной шар! Да и вас, господин доктор, сейчас постигнет та же самая судьба!
И когда я так строго посмотрю на него, надеясь, что мои угрозы произвели должное впечатление, окажется, что доктор-то уже захрапел. Потому что базовый курс лечения закончился на словах «друзья меня предали», а остальная часть рассказа показалась психологу слишком скучной. Пока доктор спит, я могу сходить на обертывания, и даже если процедура будет продолжаться двенадцать часов, он не заметит моего отсутствия. Надеюсь, ему приснится кошмар про Фредди Крюгера. Ах, все это какой-то идиотизм.
— Сильвестр, я не хочу ни в какой санаторий, я хочу домой, — говорю я и замечаю, что сейчас расплачусь. Потому что я всего лишь человек. Если я скажу что-нибудь еще, поток слез будет не остановить. Всегда ужасно себя чувствуешь, когда к глазам подступают слезы, и стоит произнести хоть одно слово, как разразишься рыданиями. А собеседник ведь непременно задаст тебе какой-нибудь глупый вопрос. Поэтому я просто разворачиваюсь и иду к двери, не обращая внимания на Сильвестра, который говорит:
