— Ты счастлива со мной? — переспросил Стивен.
— Да, дорогой. Я очень, очень счастлива.
— А твоя голова?
— Что — голова?
— Она кружится?
— Кружится.
— От чего она кружится?
— От счастья… От чего же еще?.. Твоя любовь пьянит меня… Я пьянею рядом с тобой… Я хочу тебя обласкать.
— Сейчас?
— Да. Сейчас. Сию минуту.
— Здесь?
— Хочешь — здесь. Хочешь — там. Где тебе угодно. Хоть посреди улицы.
— Посреди улицы пока не будем. Там будет видно, — серьезно отвечал Стив Корнуэлл. — Пойдем лучше под мост. Там нам будет хорошо.
— Под мостом? — игриво переспросила Элен.
— Да, любимая. Под мостом. Среди окурков, рваных газет, консервных банок.
— Я согласна, — сказала Элен. — Лишь бы ты был рядом.
— Я буду рядом. Не сомневайся, — сказал Стив.
Они спустились под мост. Тут было совсем темно. Ну, может, и не совсем, но Элен так показалось. Ей почудилось, будто бы она в одно мгновение перенеслась изо дня в ночь. Пахло кошками, мышами, плесенью и почему-то прокисшим пивом. Элен отчего-то нравился этот запах. И вообще, ей нравилось здесь. Ей безумно нравилось быть вместе со Стивеном под этим мостом. Под этим грязным мостом. Вот уж поистине унылое место!
Как хорошо, что унылое! Здесь никто не помешает их любви. Необычной любви: дикой, страстной и необузданной. К черту все приличия!
— Ты мой любимый, — шептала она. — Сделай мне хорошо… Или нет… Сделай мне больно… Делай, что хочешь… Я твоя… Я безраздельно твоя… Я принадлежу тебе отныне и навсегда… Слышишь, Стивен?
— Слышу, — отвечал Стивен.
От Стивена теперь резко пахло жареным луком, селедкой и душистым перцем. Но все эти запахи безумно нравились Элен.
Возможно, она и выдумала все эти запахи. Возможно, ей просто хотелось, чтобы от Стивена пахло именно так, и не иначе. Возможно, это просто была работа ее подсознания. Но всего этого Элен не хотела знать.
Ей было хорошо со Стивеном. Безумно хорошо. Он поцеловал ее плечо, прильнул щекой к щеке и отдался сводящему с ума отчаянному порыву.
— Уфф! — Стивен глубоко и прерывисто дышал. — Ты просто молодчина! Ты даже не представляешь, как сильно я люблю тебя! Никогда раньше у меня не было такой девушки! Ты просто мечта!
Элен ничего не отвечала ему. Только глупо и счастливо улыбалась во тьме.
2
Элен и Стивен шагали по улице, взявшись за руки.
— Тебе нравится гулять со мной? — спросила Элен.
— Да.
— Почему?
— Я и сам не знаю.
— Наверное, потому, что ты еще никогда не прогуливался по Парижу с такой счастливой девушкой.
— Наверное.
— Ты любишь меня?
— Люблю, конечно, — ответил Стив. — Разве можно тебя не любить? Ты — сама прелесть…
— Я это знаю.
— Но я-то этого раньше не знал. Для меня — это целое открытие.
— Открытие — это хорошо, — сказала Элен. — Я обожаю делать открытия.
— Ты каждый день их делаешь?
— Да, — произнесла Элен. Потом поправилась: — Почти.
— А сегодня? — поинтересовался Стивен. — Сегодня ты сделала какое-нибудь открытие?
— Конечно, — кивнула Элен. — И очень важное.
— Какое же, если не секрет?
— Не секрет, — сказала Элен. — Я открыла твое мастерство в любви.
— Умение, — поправил Стив.
— Пускай — умение.
— Совершенно с тобой согласен, — сказал Стив.
— Хочешь, я тоже прочитаю тебе стихотворение? — Элен вполне по-женски, стремительно сменила тему разговора. Привстала на цыпочки, заглянула Стивенсу в глаза.
— Хочу, — тотчас ответил Стивен.
— Я ведь тоже не лыком шита, не думай, — хитро прищурилась Элен.
— Да я и не думаю, — ответил Стив.
— Я прочту тебе стихотворение моего любимого американского поэта… Правда, читать буду по-французски, а не по-английски… В оригинале я его никогда не читала. К сожалению, — сказала Элен. — Но ты-то должен догадаться, кто его написал, угадаешь автора?
— Постараюсь, — сказал Стивен.
— Тогда слушай, — Элен начала декламировать красивым грудным голосом:
В детстве я слышал три красных слова:
Тысячи французов умирали на улицах
За Свободу Равенство, Братство, — и я спросил.
Почему за слова умирают люди.
Я подрос, и почтенные люди с усами
Говорили, что три заветных слова —
Это Мать, Семья и Небо, а другие, постарше,
С орденами на груди, говорили:
Бог, Долг и Бессмертие. —
Говорили нараспев и с глубоким вздохом.
Годы отстукивали свое тик-так на больших часах
Судеб человеческих, и вдруг метеорами
Сверкнули из огромной России три Суровых слова,
и рабочие с оружием пошли умирать За Хлеб, Мир и Землю.
А раз я видал моряка американского флота,
Портовая девчонка сидела у него на коленях,
И он говорил: «Нужно уметь сказать три слова,
Только и всего: дайте мне ветчину и яичницу, —
Что еще? — и немножко любви, Моя крошка!»
— Это — Харл Сэндберг, — сразу же сказал Стивен. — Отличный американский поэт. Правда, я не помню названия стихотворения.
— Зато я помню, — сказала Элен. — Потому что когда-то этот стих произвел на меня очень сильное впечатление. Оказывается, человеку не так много и надо… Всего три слова…
— Правильно ты мне напомнила, — обрадовался Стивен. — Оно так и называется: «Три слова»…
— Оказывается, ты у меня очень умный, — ласково сказала Элен. Нет, она и не думала смеяться над Стивом. Она произнесла лишь то, что было у нее на уме.
И Стивен тотчас понял это. Сказал:
— И ты у меня умница. Я не смог бы прочитать все это стихотворение наизусть. Хотя одну строфу, может быть, и осилил бы.
— Значит, ты тоже когда-то увлекался поэзией?
— Знаешь, Элен, — сказал Стив, — многие молодые люди в свои очень юные годы зачитывались стихами. Я — не исключение…
— Мне приятно, что ты не расхваливаешь себя, — улыбнулась Элен.
— Я не переношу фальши, — сказал Стив. — Поэтому люблю и поэзию, и музыку. Во всем настоящем фальши нет.
— Это правда, — задумчиво произнесла Элен. — Если поэт напишет неискренние стихи, то их никто не будет читать.
— То будет уже не поэт, а рифмоплет, — вставил Стив.
— Согласна… А если музыкант исполнит неискреннюю музыку, которую высосет из пальца бездарный композитор, то ее никто не станет слушать…
— И покупать… И вся продукция такой фирмы звукозаписи пойдет коту под хвост…
— Да, — сказала Элен.
— Но с настоящими музыкантами такого никогда не случается, — сказал Стивен. — Взять хотя бы «Битлз» или «Роллинг Стоунз». Пусть это и старые ансамбли, пусть в чем-то их музыка и не современна, но ведь это и есть настоящее искусство.
