Сны снами, но была и явь, в которой жило преданное сердце Златоцветы. О том, чтобы ранить его или разбить, княгиня даже подумать боялась. Глядя в родные серо-зелёные глаза, она видела всё ту же девушку, которая надела ей вместо княжеской короны венок из полевых цветов, и чьим ногам она вернула способность ходить. Это была всё та же яблонька – так княгиня называла Златоцвету наедине, в мгновения нежности. Чувствовало ли яблонькино сердце что-то неладное? Об этом Лесияра тоже страшилась думать, а петля затягивалась всё крепче.
Однажды, утомлённая после хлопотливого дня (пришлось побывать с проверкой в нескольких городах), Лесияра направлялась в покои супруги. Перед этим она основательно вымылась и пропарилась в бане, чтобы прогнать усталость и войти к жене бодрой и освежённой. В покоях раздавались голоса, и то, о чём они говорили, заставило княгиню замереть у двери, похолодев.
«Прошу, заклинаю тебя сердцем Лалады, скажи мне! Ты ведь всё видела. Тебе всё известно!» – умоляла Златоцвета.
«Не гневайся, госпожа… Не могу взять в толк, о чём я должна рассказать».
Второй голос принадлежал, без сомнения, Ясне. Златоцвета умоляла её поведать, что случилось на рыбалке, с которой княгиня вернулась сама не своя, но дружинница твёрдо отвечала, что ничего особенного не произошло. Послышались всхлипы, от звука которых сердце Лесияры стиснула когтистая лапа боли.
«Госпожа моя, что ты! – воскликнула Ясна. – Поднимись, негоже… Где это видано, чтоб…»
«Прошу тебя, скажи… Видишь, на коленях умоляю… Как мне тебя ещё упросить?!»
«Да нечего мне сказать, госпожа, помилуй! Встань!»
Чуткое ухо Лесияры уловило звуки возни: видимо, Ясна поднимала Златоцвету с пола. Сердце оборвалось и провалилось в ледяную бездну, в грудь дохнуло зимней вьюгой, но отступать было некуда: позади – только пустота и отчаяние. Войдя, княгиня увидела, как Ясна, подхватив рыдающую Златоцвету на руки, с великой бережностью усадила её в кресло у столика для рукоделия. Заметив Лесияру, выпрямилась, руки по швам:
«Государыня! Прошу прощения… Дозволь вернуться к службе?»
Княгиня кивнула. И вздрогнула, прочтя в серых глазах дружинницы столь явное неодобрение, что её сначала окатило холодом, а потом бросило в жар возмущения: какое право та имела судить её, правительницу Белых гор? Однако, вину за собой княгиня чувствовала, а потому промолчала. Блеснув пластинками брони на кольчуге, Ясна вышла, а Лесияра, подвинув к креслу скамеечку, села у ног Златоцветы. Завладев её руками, она покрыла их жаркими поцелуями.
«Я слышала, о чём ты расспрашивала Ясну. Ничего плохого тогда не случилось, поверь мне, яблонька, – сказала она. – Не надо больше никого спрашивать, а то ещё что-нибудь не то подумают…»
Видеть в родных глазах слёзы было невыносимо. Нагнув голову Златоцветы к себе, Лесияра крепко прильнула к её губам, потом встала, откинула пурпурный бархатный полог, за которым скрывалась пышная постель. Пресекая малейшие возражения, она подхватила супругу на руки и отнесла на ложе.
«Златоцветик мой, счастье моё, – шептала она, расстёгивая пуговицы на одежде жены. – Не печалься, не бери в голову кручины… Я люблю тебя больше жизни, верь мне».
Этой ночью она решила положить конец встречам со Жданой. Сердце в груди рыдало, но глаза княгини оставались сухими, когда она под проливным дождём говорила дрожащей девушке жестокие слова… «Нет, нет! – надрывалось сердце. – Что ты делаешь! Не смей так говорить, обними её, поцелуй и не отпускай никогда… Если ты её оттолкнёшь, ты больше никогда не сможешь гулять по дорожкам прекрасного сада её души и держать в ладонях свет любви, зажжённый Лаладой!»
Лесияра велела ему замолчать и сказала Ждане «прощай». Более страшного слова она не произносила в своей жизни… Но она считала, что поступает правильно. Девушке предстояла свадьба, а княгиня была тверда в решении сохранить верность своей яблоньке.
Она закрылась от Жданы, стараясь загружать себя делами так, чтобы от усталости проваливаться в пустую черноту сна без сновидений, а то иногда и вовсе не спала ночью, бродя по горам кошкой с белым брюхом и спиной цвета спелой ржи. Но однажды до её слуха донёсся знакомый голос, звавший её по имени – как бы издалека, жалобно и горестно. Тут же пошёл дождь, а к Лесияре вернулся человеческий облик. Она узнавала местность – тот самый лес, в котором они со Жданой расстались. Значит, всё-таки уснула… А девушка быстро училась: теперь она не просто проникла в сновидение, а воссоздала последний сон, в котором они виделись. Конечно, она делала всё по наитию: никто её этому, скорее всего, не учил. Возможно, волшебство кольца… Да и жизнь среди дочерей Лалады даром не проходит: с кем поведёшься…
Ждана лежала в мокрой траве у ног княгини, похудевшая и осунувшаяся, со сверкающими глазами и розовыми пятнами лихорадочного румянца на скулах. Дотронувшись до неё, Лесияра едва не обожглась: у девушки был сильнейший жар. Миг – и стена, выстроенная ею вокруг сердца, рухнула. Прижимая Ждану к себе, княгиня истосковавшимися губами блуждала по её горячим векам и лбу, беспорядочно и жадно целуя мокрое от слёз и дождя лицо. С уст были готовы сорваться нежные слова, глупые ласковые прозвища; она чувствовала себя чуть ли не преступницей: стоило отгородиться от Жданы, как та заболела… «Не уберегла её», – казнилась Лесияра. Вместо того, чтобы защищать и заботиться – оттолкнула.
А Ждана, запрокинув мертвенно-голубоватое в блеске молний лицо, просила лишь одного слова. Одного-единственного, которого Лесияра не имела права говорить. Вместо слов она вливала в девушку исцеляющую силу Лалады, прогоняя хворь и этим, по сути, признаваясь в том, о чём так умоляла Ждана. Но та желала услышать. Глупенькая, неужели она сама не знала? Не чувствовала, не догадывалась, не видела? Зачем ей слова, если глаза, губы и объятия Лесияры не говорили – кричали об этом?
Она сказала это слово – на прощание.
В глаза жене было невыносимо больно смотреть, и княгиня на несколько дней отправилась на южные копи – всегда неспокойные из-за набегов степных кочевников, кангелов, с завидным упорством не оставлявших попыток награбить себе сверкающих богатств белогорской земли. Охрана копей раз за разом успешно гоняла горе-грабителей, но те возвращались, не учась на ошибках своих предшественников. В этот раз у них тоже ничего не вышло. Вернувшись домой, Лесияра сразу поспешила к супруге: в груди прохладно щекотало нехорошее предчувствие.
