— Не имею представления.
— И вы были во Франции.
Он снова стал тереть голову. Казалось, голова никогда больше не перестанет болеть.
— В Париже. И на берегу, ожидая кого-то.
— И больше вы ничего не помните?
— Мими. Я видел, как она умерла прямо на моих глазах. Бедная девочка…
— Да, конечно.
Непохоже было, что герцогиню это в самом деле расстраивало.
— Вы могли бы по крайней мере выразить сожаление по поводу отлетевшей души.
Смеющаяся девушка, которая спасала его от отчаяния. Кто сказал ему… сказал ему что?
На герцогиню его слова не произвели впечатления.
— Поймите, что прежде всего нам следует подумать о Ливви. И пока вы не вспомните, что делали в стране, с которой мы воюем, и как появились на поле сражения во французском мундире и с французскими депешами…
Он вскинул голову так быстро, что подумал: так она может и оторваться.
— Что вы хотите этим сказать?
Ее личико сморщилось от досады.
— Черт. Я намеревалась быть очень осторожной.
— Какие депеши?
— К генералу Груши. Это наводит вас на какие-нибудь мысли?
— Да. Он командовал резервными войсками на правом фланге.
— На левом фланге, Джек, — сказала она, — если бы вы смотрели со стороны расположения британских войск. А такого генерала там не было.
Он почувствовал, как кровь отлила от его лица.
— Вы говорите, что я предатель?
— Я говорю, что мы не знаем. Ну, Ливви не верит в это, но насчет вас у нее предвзятое мнение. И пока не узнаем, мы не выпустим вас из этого дома. А до тех пор пока мы не сможем отпустить вас, Ливви будет чувствовать себя совершенно несчастной. Так что мы попросили Кита Брэкстона приехать сегодня к ночи.
Джек не знал, что привлекло его внимание к окну. Он размышлял о том, что герцогиня, должно быть, сошла с ума, если считает его предателем, когда повернулся к нему, чтобы проверить, на месте ли Ливви.
Ее там не было.
— Она могла войти в дом, — непоследовательно сказал он. — Свяжитесь с Маркусом Белденом.
Герцогиня нахмурилась.
— С графом Дрейком? Зачем?
Но Джек уже не слушал ее. Он не сводил глаз с опустевшего сада. Внизу сгустились тени, было трудно рассмотреть что-либо. Да и что там можно было увидеть, кроме цветов?
Но он увидел.
Он стремительно вскочил на ноги. Ливви была все еще в саду. Она боролась с кем-то… с мужчиной… и Джек увидел, как при свете луны что-то сверкнуло в его руке.
— Помогите, — выкрикнул он. — На Ливви напали. Герцогиня еще не успела подняться с места, как он уже выбежал за дверь.
— Чертова кукла, — шипел он ей в ухо. — Где он?
Оливия извивалась под его рукой, зажавшей ей горло.
Она не могла дышать. Она не могла двинуться с места. В другой руке у него был нож, и, волоча ее по цветам в глубь тени, он метил кончиком ножа ей в глаз.
Ее ноги волочились по гравию дорожки, он дышал на нее табаком. Был еще какой-то запах… что-то… Боже. Он возбудился. Паника начинала подниматься в ее груди.
— Где… эта вещь?
Этот человек ел лук. Странные вещи приходят в голову, когда борешься за глоток воздуха. Действительно ли перед ее глазами промелькнет вся ее жизнь?
Она видит только Джека. И Джейми.
Боже, Джейми.
— Я не могу…
Напавший на нее, должно быть, понял. Он ослабил хватку ровно настолько, чтобы она могла вдохнуть глоток воздуха. Они оказались в дальнем углу, где тени были особенно густыми. В руке у него по-прежнему был нож. Он поднял его, чтобы напомнить ей об этом.
Втягивая воздух, она пыталась подтянуть под себя ноги.
— Где — что?
Какой глупой она была. Даже после поджога она не ожидала такого. Она была уверена, что ее добьет гадкий язык миссис Драммонд-Баррелл. Не верзила с ножом.
— Не надейтесь обмануть меня, графиня, — шептал он, сильнее сжимая ее горло, так что стало нестерпимо больно. — Я знаю, что вы послали за Брэкстоном. Значит, вы нашли его. И еще — я знаю, вы не хотите, чтобы вашего красавчика мужа повесили как предателя, а так и случится, если они найдут его раньше нас. Но если вы отдадите эту вещь мне, у меня не будет причин оставаться здесь.
Она пыталась оставаться спокойной. Сердце ее стучало, ей не удавалось вдохнуть достаточно воздуха.
— У него ничего нет. Только записка для генерала Груши. И все. Клянусь!
— У него есть список!
Она в отчаянии покачала головой:
— Нет. Никакого списка нет.
Надо заставить его поверить ей. Как только он перестанет ей верить, она не будет больше нужна ему. Разве что для устрашения. Труп с перерезанным от уха до уха горлом покажет другим, какова цена неуступчивости.
Она должна рискнуть.
— Где, как вы… думаете… этот список? — спросила она, борясь за глоток воздуха. — Я могу посмотреть.
— Зачем вам делать это?
Она знала, что ее смех выдает отчаяние. Вцепившись в его руку, она пыталась ослабить давление на горло.
— Я не хочу, чтобы его… повесили. Пожалуйста.
Он потряс ее, как терьер крысу.
— Я не верю вам, графиня. Мне кажется, вы хотите, чтобы я убедил вас сказать правду. Мне кажется, вы хотите, чтобы вместо меня заговорили мои ножи. — Притянув ее к себе так, словно он был ее любовником, он зашептал ей в ухо: — А они любят разговаривать.
Она содрогнулась, ощутив сладострастие в его голосе, и стала еще больше сопротивляться.
— О да, — бормотал он, приставляя кончик ножа к ее горлу. — Вырывайтесь. Это такой приятный спорт.
Она не успела ответить, как шее стало очень больно.
Это было похоже на то, словно подожгли фитиль. В ней вспыхнула ярость. Ослепляющая горячая ярость, которую она напрасно пыталась усмирить, сидя в саду, охватила ее, и она обрадовалась этому. Ярость вернула ей решительность. Силы. Она, наконец, знала, что делать с негодованием, болью и возмущением, которые так долго копились в ней.
Она вырвется из рук этого сумасшедшего. Ей нужно предупредить остальных. Она расскажет Джеку всю правду, а потом уйдет прочь.
Она почувствовала, что сможет сделать это.
«Соберись, Ливви, — сказала она себе. — Оцени обстановку».
— Я поищу его, — пискнула она, стараясь выглядеть еще слабее, чем была, хотя кровь уже текла по ее шее. — Обещаю.
Ей следовало позаботиться о себе раньше. Она может сделать это сейчас. Следя за покачиванием полоски ножа, отражающей лунный свет, она дала себе безвольно повиснуть, словно была парализована паникой. Она примерила расстояние от смертоносного лезвия до своих рук.
«Пожалуйста. Боже, не дай мне ошибиться».
— И почему же я должен поверить вам? — спросил он.
— Я не хочу умирать, — молила она.
