Но в этот вечер Клер решила не портить ни себе, ни ему настроение и не думать о неприятном. Сегодня у них в семье праздник.
Они зажгли свечи в гостиной, растопили камин и сели за стол. Язычки пламени отражались в большом венецианском зеркале, отбрасывая отблески на старинные бело-голубые тарелки, которые Клер повесила на стенах гостиной. Было тепло и уютно.
Клер показалось, что это один из самых хороших вечеров, которые они проводили вместе с тех пор, как въехали в этот дом. Она всегда мечтала о тихом домашнем уюте, но тишина им никак не давалась.
Бойд снова в подробностях рассказал ей о своем триумфе, не упуская ни одной детали. Клер внимательно слушала его, радуясь его радости.
— О моем назначении объявят через пару недель, — сказал он, — как раз перед рождественским ужином.
Рождественским ужином называлось официальное ежегодное торжество, устраиваемое компанией для своих сотрудников. Происходило оно в одну из суббот перед Рождеством в одном из новых отелей на окраине Лондона. На него приглашались жены, подруги и друзья всех сотрудников.
Это было большое гала-мероприятие, с нетерпением ожидаемое целый год. Дамы специально шили для этого ужина платья либо надевали прочно забытые старые наряды. Мужчинам было проще — они облачались в вечерние костюмы.
Впервые Клер попала на такой вечер, когда ходила еще в подружках Бойда. Тогда она нервничала и переживала, боясь подвести его. Несколько дней потратила на поиски подходящего платья — модного, но в то же время не слишком экстравагантного. В первый свой выход она более всего опасалась произвести не слишком благоприятное впечатление на шефа Бойда.
Но когда они с Бойдом вошли в переполненный зал, Клер с облегчением обнаружила, что стол, за который они уселись вместе с прочими сослуживцами Бойда, отгорожен от директорского стола целой изгородью живых цветов. На таком расстоянии можно было не заботиться о производимом на начальство впечатлении. С тех пор она особо не волновалась, готовясь к официальному ужину.
— Надо полагать, нас теперь переместят за директорский стол? — несколько встревоженно поинтересовалась Клер.
— Переместят, но не в этот раз, — ответил Бойд. — Джон Брум увольняется только в конце года. Это будет последний его рождественский ужин в качестве сотрудника компании, и ему хотят воздать всяческие почести. Мне поручено поднести ему адрес, надо будет сочинить его как-нибудь поэффектнее.
— У тебя уже появились идеи?
Идей у Бойда, как всегда, было множество. Они обсудили их за пудингом, а затем перешли в гостиную, забрав с собой остатки шампанского.
Освещенная камином комната казалась особенно уютной. Лампы не требовалось, оба любили эту приятную полутьму.
Они устроились поближе к огню. Бойд поставил в магнитофон кассету с записью своего любимого старого нью-орлеанского джаза. Клер поджала под себя ноги и положила голову Бойду на плечо, наслаждаясь чувством покоя. Раньше она часто его испытывала, но сейчас оно казалось ей каким-то странным — словно вернувшимся из далекого прошлого. Она сидела не шелохнувшись, боясь спугнуть возникшее ощущение счастья.
После того как они снова наполнили бокалы, Бойд стал говорить о финансовых преимуществах новой должности.
— Мне, конечно, повысят жалованье и дадут получше машину, но самое главное — в придачу к директорской зарплате я буду иметь процент от продаж.
— Боже мой, мы же станем настоящими богачами! — воскликнула в изумлении Клер.
— И тебе, дорогая, не придется больше работать, — сказал Бойд, сжимая ее плечо.
Она знала, что он давно об этом мечтал, для него это было своего рода символом процветания. Директорские жены, как правило, не работали, хотя почти у всех были семьи, требовавшие немалого внимания.
— Но мне же надо чем-то заниматься, — проговорила Клер напряженным голосом.
Бойд, моментально почувствовав отпор, затаившийся в этой фразе, погладил ее по руке.
— Конечно, надо, — успокаивающе сказал он. — Но ты можешь просто рисовать для собственного удовольствия, ведь это же так приятно.
Не было смысла продолжать эту тему — бесполезно было объяснять ему, что она боится праздности, что ей необходимо заполнить свою жизнь чем-то значительным, приносящим удовлетворение и оправдывающим ее существование на земле.
Ничего этого она говорить не стала, а поднесла бокал к губам и спросила Бойда:
— Ну, а что еще сулит нам твой великолепный пост?
Голос Бойда стал мечтательным.
— Тебе тоже теперь потребуется новая машина, — заворковал он, — выберешь любую, какую захочешь. Может быть, спортивную? Можно завести домик в Испании, где-нибудь рядом с полем для игры в гольф.
— Но ты же не играешь в гольф, — возразила Клер.
— Да, но, может быть, я увлекусь им, когда стану старичком и заброшу сквош.
— И когда же ты собираешься стать старичком?
— Вот уж не знаю, может, лет эдак через пятнадцать, — с беспечным смехом ответил он. — Ладно, не хочешь Испанию, давай купим маленький дачный коттедж во Франции. В Провансе, а?
Клер вздохнула.
— А что? — с воодушевлением продолжал Бойд. — Поработаешь на натуре. Какая природа! Какие краски! Цвета и цветы! Тебе наверняка понравится. Не поехать ли нам туда в отпуск на будущий год?
— Звучит прямо невероятно, — сказала Клер и поцеловала его в шею, а затем легонько укусила за мочку уха, что, как она знала, всегда сводило его с ума.
Он повернулся к ней и схватил ее в охапку.
— Иди сюда, — прошептал он.
Клер придвинулась к нему, и эту ночь они провели у огня, словно к ним вернулся медовый месяц.
Когда огонь в камине стал затухать, Бойд взял ее на руки и отнес в постель. Так и уснул, держа ее в своих объятиях.
Клер не спала. Она тихонько лежала, чувствуя, как бьется его сердце, и перебирала события прошедшего дня. Заулыбалась, вспомнив мальчишеское возбуждение Бойда, ввалившегося в дом с охапкой цветов и шампанским, но тут же нахмурилась — его планы на будущее вовсе ее не радовали.
Новая машина, коттедж в Провансе — конечно, ему хотелось доставить ей удовольствие, она еще достаточно молода, чтобы радоваться этим шикарным игрушкам, но ее глубоко огорчало, что в его планах дети даже не упоминались.
Это была тема, на которую ей становилось все труднее говорить с мужем. Почти невозможно. Казалось, он полностью исключил мысль о потомстве из своего сознания. Но почему? То ли потому, что не хотел ее расстраивать, то ли потому, что был совершенно безразличен к детям, — этот вопрос очень волновал Клер. Изредка, когда она пробовала поговорить с ним об этом, он отвечал весьма лаконично:
